настоящему, однако, и то правда, что красота в любом ее проявлении по-прежнему пробуждала в нем интерес. И сейчас, стоя на обрывистом берегу Зеленого озера, он с нежданно проснувшимся интересом следил за стремительными эволюциями птиц, вписанными в пронизанное солнечными лучами голубое пространство неба.
Цапля была крупная и, если бы не ее снежно-белая окраска скорее напоминала размерами больших голубых цапель севера. По оценке Карла, размах ее крыльев должен был достигать двух метров. Соколы рядом с ней казались совсем маленькими, но они были отчаянными охотниками, «уловчатыми» и дерзкими, и хотя для каждого из них в отдельности добыча была, что называется, не по зубам, вместе они с цаплей должны были, в конце концов, справиться. Впрочем, на охоте, как и в бою, многое зависит от «улыбки богов». Пока цапля держалась на редкость уверенно, настолько хорошо, что на какое-то мгновение Карл подумал даже, что это оборотень, но тогда оборотнями должны были быть и сокола, а это, как он хорошо знал, было не так. Охотники были самыми настоящими, и белый кречет уже получил струю помета «в лицо», а шарг герцога Сангира, первого воеводы принципата, едва смог уклониться от стремительного и смертельного, если быть справедливым, удара мощным клювом, неожиданно выброшенным цаплей под совершенно невероятным углом.
— Хороша, — сказал рядом чей-то выразительный и сильный голос. Карлу послышалось в нем гортанное клекотание, не выраженное, но присутствующее в обертонах.
— Кого вы имеете в виду, Конрад? — спросил он, не оборачиваясь.
— Разумеется, цаплю, — в голосе бана Трира прозвучало вполне понятное Карлу уважение к достойному противнику.
— Согласен, — кивнул Карл и чуть обернулся к собеседнику. — Она…
Ни с того, ни с сего, в голубом бездонном небе почудился вдруг уловленный, как бы краем глаза, тяжелый орлиный мах, и сердце дало сбой. Карл замолчал, не закончив начатой фразы, с внезапно проснувшейся в душе тревогой вглядываясь в небо, но там, куда он смотрел, никакого орла, естественно, не было. Там вообще не было ни одной птицы.
«Валерия…» — имя всплыло само собой, и Карл даже растерялся, совершенно не понимая, что с ним происходит, что с ним произошло.
«Валерия… Стефания… Конрад…» — что-то важное содержалось в этих именах, но оглушенный внезапно вошедшим в его душу непокоем, не привычным, неожиданным, он никак не мог вспомнить, что за мысль — вернее, тень мысли — мелькнула у него мгновение назад.
«Валерия… Валерия Сонза?»
Но какое ему было дело до старой фаворитки цезаря Михаила?
«Стефания…» — вот тут, возможно, что-то и могло быть, потому что герцогиня Стефания Герра ему очень нравилась, впрочем не настолько, чтобы начинать здесь, во Флоре, очередной утомительный роман.
«Конрад… Ну, да! Он ведь оборотень… Он…»
Болт, выпущенный из войярского стального арбалета, ударил его в спину, всего на несколько сантиметров ниже сердца, и свет померк в глазах Карла Ругера.
Где-то совсем рядом, едва ли не прямо за стеной дома, гулко и протяжно ухнуло, словно в замкнутом пространстве подземных казематов подал голос исполинский филин. «Сафойя!» Пол под ногами дрогнул и заходил ходуном, и снова — в который уже раз за эту длинную ночь — тисками сжало виски, и кровь волной пролилась то ли и впрямь перед его глазами, то ли сразу за их орбитами.
«Боги!» — на этот раз, Карл удара не выдержал. Он упал на колени, с силой ударившись о каменные плитки, которыми был выложен пол, но боли не почувствовал, как не обратил внимания и на просыпавшиеся с дощатого потолка прямо на голову пыль и мусор. Его качнуло вперед, но Карл все-таки не упал совсем, а лишь тяжело оперся на левую руку и с трудом выдохнул из пылавших легких горький, утративший свою жизненную силу воздух. На секунду или две он застыл в этой унизительной, выражающей полную беспомощность позе, ничего толком не понимая и не воспринимая, кроме боли, разрывавшей голову и грудь. Впрочем, даже едва не утратив себя, меча из руки он все же не выпустил. Рука и меч давно уже стали едины, и пальцы, сжимавшие рукоять Шарка[34], не разжались бы, вероятно, даже если бы Карл Ругер умер теперь здесь, так и не успев завершить начатого им дела. Но он не умер, и меч тем более не покинул его руки.
Из состояния болезненного забытья Карла вывел раздавшийся за распахнутым на улицу окном звон мечей. Басовито «закричал» Шарк и протяжно отозвался откуда-то, из-за спины, парный мечу Нош[34]. Голоса «стальных братьев» ударили по туго натянутым нервам, как молот стражника в набатный колокол. Карл встрепенулся, с трудом возвращаясь в себя, возвращая себе едва не утраченную связь с внешним миром. И сразу затем, где-то там, на улице, раздался нечеловеческий рев, от которого задребезжали стеклянные плитки в свинцовом переплете окна и заметался между каменных стен переполненный смертельной магией воздух. Медлить было нельзя. Мысль эта окончательно стерла остатки беспамятства, и, преодолевая ненавистную и непривычную слабость тела, Карл начал подниматься с пола. И в этот момент, Тьма, пришедшая на смену кровавой пелене, всего лишь мгновение назад застилавшей его взор, открыла ему «правду последнего часа», показав сразу всех, и врагов Карла, и союзников, сцепившихся сейчас в смертельном поединке сил, и ту единственную, которая была необходима ему сейчас, и ради которой он, собственно, и сотворил с городом весь этот ужас. Бой шел теперь везде, в домах и во дворцах, в замках Великих Мастеров, на улицах и площадях Сдома. Везде. Однако силы сторон были примерно равны, и перевеса никто пока не имел, и, значит, наступило самое подходящее время, чтобы, воспользовавшись хаосом, в который были ввергнуты Семь Островов, совершить последний бросок.
Отбросив «за спину» исполнившую свою службу Тьму, Карл бросил взгляд через плечо на Анну, вспомнив теперь и о ней. Но Анна, разумеется, никуда не делась, просто потому, что сделать этого никак не могла. Несчастная девушка скорчилась в углу около изразцовой печи, не в силах бежать от Карла, и не способная смириться с неожиданно обрушившимся на нее рабством, оказавшимся во сто крат ужаснее той подлой зависимости, в которой жила она до сих пор. Ее прежний хозяин лежал тут же, широко раскинув руки и ноги и устремив мертвый взгляд в содрогающийся от мощных ударов волшбы потолок. Кровь из раны в груди больше не вытекала. Ян был уже два часа как мертв, к тому же после ударов Шарка и Ноша, кровь обычно сворачивалась на удивление быстро. Вот только пользы от этого тому, кого они сразили, не было никакой. В руках Карла и меч, и кинжал никого и никогда не ранили. Они умели только убивать.
— Пойдем! — сказал он, с трудом проталкивая слова через пересохшее горло, и окончательно утвердился на ногах. — Пойдем, женщина!
Карл хотел, было, отвернуться, чтобы посмотреть в окно, Там, на озаряемой вспышками «проклятий» улице, продолжали яростно сражаться неведомые ему бойцы. Он бросил последний равнодушный взгляд на плененную дочь Кузнеца и начал медленно оборачиваться, и в это мгновение — самое обычное мгновение, одно из множества, успевших кануть за эту ночь в бездонный колодец вечности — все, случившееся здесь, в этой комнате, несколькими часами раньше, внезапно вернулось к нему, обрушившись с силой штормовой волны.
«Как?! — гнев сжал его холодное сердце, и ярость кровью ударила в виски. — Зачем?!»
Снова, как это случалось уже с Карлом много раз в прошлом, его душа как будто распалась на две независимые, но, тем не менее, связанные между собой части. И одна половина его Я была ошеломлена абсурдной реакцией другой, не понимавшей, не желавшей понимать и принимать такие очевидные вещи, как
