тогда он рывком взбросил свое сознание на «пятую ступень», до которой впервые добрался всего лишь полгода назад и тоже не без участия блистательной Норны, и стал «зеркалом». И с этим уже ничего не могла поделать она, потому что зеркало тем и примечательно, что с легкостью отражает любое совершенство.
Теперь поединок мог продолжаться вечность, что, конечно же, было невозможно, потому что когда- нибудь у одного из них первым должны были иссякнуть силы, и, тогда, второму останется всего лишь добить утратившего былую мощь врага. Ну а пока, Норна атаковала, а Карл «отражал». Двигались они быстро, молча ведя свой во всех смыслах последний бой. Звенели, нанося и принимая удары, их мечи, и «кричала» от боли и ненависти зачарованная иными древняя сталь. Однако время в Карле-зеркале постепенно умеряло свой бег, и по мере того замедлялось его личное время, движения Норны становились все более плавными. Они были изумительно красивы и гармоничны, ими можно было любоваться, но, обретая изящество танца, они утрачивали свою смертоносную суть. И, наконец, наступил момент, когда паузы между переходами ее меча из одной позиции в другую стали такими длинными, что Убивец легко прошел сквозь прореху в очередной связке, и безошибочно пробил прямо в сердце Норны. Заговоренная броня оказалась бессильной защитить ее плоть, и острее меча поставило точку там, где, возможно, могло стоять многоточие.
Норна отшатнулась и вскинула руки, выпуская из них бесполезные уже меч и кинжал, сделала шаг назад — лицо ее выражало растерянность, но взгляд черных, как ночь глаз, стремительно тускнел — постояла секунду и, наконец, опрокинулась назад, падая навзничь. Все было кончено. И победа снова принадлежала Карлу. Он опустил было окровавленный меч, но времени, чтобы прочитать над врагом поминальную молитву, у него не было. Кругом кипел бой…
Это был трудный бой, жестокий и беспощадный. Враги были многочисленны и сильны, и, если Карла берегла Судьба — или, быть может, договор заключенный им с Моттой — то никто другой из его друзей не был заговорен от раны и смерти.
10
— На флейте, не имеющей отверстий, играть всего труднее, — сказал Карл, и Норна остановилась, так и не обнажив свой меч.
— Что ты имеешь в виду? — Спросила она удивленно. По-видимому, что-то в словах Карла заставило ее остановиться. Смысл или интонация?
— Договор с Моттой заключен, — ответил Карл. — Ты просто не сможешь меня убить, даже если убьешь всех до единого моих друзей. Их смерть причинит мне боль, это так. Но не смерть. Мотта уже выбрала того, кто откроет Врата, и теперь никакой замены не примет. Зачем же тогда все? Зачем погибнут мои друзья, если вместе с ними из мира навсегда уйдут ярхи и их богиня? Не знаю, чего ты ждала от власти над Моттой, но Мотта совсем не то, что ты думаешь.
Он говорил все это, даже не задумываясь над тем, откуда пришли к нему все эти слова и смыслы. Но он знал, что все так и обстоит, и Лунная Два, как бы много ни узнала она о Мотте за долгие годы своих упорных поисков, так и не смогла разгадать самую главную тайну той зловещей ловушки, в которую угодил он сам. Не знала, не поняла, не «увидела». И, кажется, сейчас Норна тоже ощутила жестокую правду его слов.
— Ты не лжешь, — сказала она голосом, враз утратившим свою силу. — Но… Мне нужны доказательства.
— Хорошо, — согласился Карл, доставая из внутреннего кармана футляр из шагреневой кожи. — Это то, за что ты убила моего друга. Леон из Ру вез это мне.
Карл сделал шаг вперед навстречу шагнувшей Норне, и протянул ей футляр. Пальцы в стальной кольчатой перчатке приняли расшифрованное предсказание Женевского Безумца, но Норна не торопилась раскрыть футляр и достать пергамент. Она стояла, держа драгоценную рукопись, бесценную не только потому, что содержала в себе одну из величайших тайн эпохи, но и потому, что за три века, прошедших с тех пор, как пришло оно в мир, расшифровать это пророчество смог только один человек, заплативший за свой талант жизнью.
— Ты его не открывал…
— Открой ты, — предложил Карл, который и в самом деле вспомнил о завещании Мышонка только сейчас.
— Ты знаешь, что там? — недоверчиво спросила Норна.
— Теперь знаю, — ответил Карл.
Она открыла, наконец, футляр, достала из него пергамент и стала читать. Луна светила ярко, но Карл догадывался, что нынешняя Норна смогла бы прочесть исписанный мелким убористым почерком документ даже в кромешной тьме.
— Прочти! — Предложила Лунная Дева, возвращая ему пергамент.
— Я в чем-то ошибся? — Спросил Карл, принимая от нее рукопись Леона.
— Нет. Уходи! — Ответила Норна и, повернувшись, пошла прочь сквозь расступившиеся ряды своих бойцов.
11
— Ты снова сделал, что-то такое, чего я не понимаю, — Виктория была первой, кто заговорил с тех пор, как они покинули Ляшну и вернулись сквозь Зеркало Ночи обратно в зал Врат.
— Карл! — Дебора была испугана и, вероятно, не напрасно. Сейчас Карл чувствовал себя так, как будто бой в капище ярхов все-таки произошел и при том именно так, как нарисовало ему его воображение. Он был измотан до последней крайности, а душа его проливала кровавые слезы, как если бы Дебора, Август и Конрад и в самом деле были убиты в этом не состоявшемся сражении. Впрочем, в голосе Деборы ему послышалась не только тревога о нем. Было в ее голосе еще что-то…
— Должен признаться, — сказал неожиданно Конрад. — Что смерть оказалась весьма волнующим опытом, но переживать его во второй лучше так, чтобы уже не возвращаться.
— Спасибо, Карл, — добавил он через мгновение. — Как вы понимаете, мне было бы больно оставить Валерию одну. Тем более, теперь.
Глава 10
Цейр
1
Что есть жизнь? Дыхание, слово, случайный взгляд и сложный орнамент судьбы, в котором не случаен ни один штрих. Ткачи вечности не ведают усталости и лени, любая мысль, каждый поступок, слово, оброненное второпях, и мимолетное чувство, испытанное и тут же забытое за суетой дел насущных, все находит свое место в рисунке судьбы. И случайное становится закономерным, а предопределенное воплощается в стечении необязательных обстоятельств. Однако для того, кто идет сквозь вечную неопределенность жизни, создавая себя, каждым своим даже самым маленьким шагом, и одновременно воплощая в нем же промысел Хозяйки Судьбы, жизнь есть лишь миг настоящего, возникающий на фоне
