нее чего-то действительно полезного.
Замечательно.
Солнце даже не угадывалось за облаками. Бесцветный свет лился с неба, такой же холодный и равнодушный, как в тот проклятый день, когда я очнулся на дороге возле дома жабы. Тогда было такое же небо.
Предзнаменование?
В груди противно заныло. Захотелось вернуться в дом, в зашторенную столовую – в темноту и теплый свет камина, где не видно этого проклятого неба. Но я должен проверить, что же там случилось.
Да и два дня прошло как-никак. Теперь не так опасно. А кроме того…
«Козленок» стоял перед крыльцом, у самого основания левой лестницы, но я спустился по правой и пошел вокруг дома. Пропитавшаяся водой листва чавкала под ногами. Следы сначала заполнялись водой, словно черные оконца в ковре листвы, и лишь потом гнилые листья заново разбухали и возвращались на прежнее место.
Дальний угол старой конюшни казался совсем развалившимся, но ворота гаража, сырые от дождя, встречали сочным зеленым цветом. Внутри едва слышно гудел электрогенератор, спрятавшись за перегородкой в дальнем углу. Оттуда тянуло теплым металлом и соляркой. Ночью я его не слышал, только видел, как лениво подмигивал зеленый огонек. Сейчас огонек нервно дрожал, генератор работал. Утренняя ванна Дианы? Ванна там огромная, а Диана, похоже, любит поплескаться в горячей воде. Разрядила все аккумуляторы, теперь пока зарядятся…
Но мне не туда. Я щелкнул выключателем. В глубине гаража вспыхнул яркий желтый свет, из темноты вынырнул пурпурный «ягуар» и черный «мерин».
Обводы у «ягуара» куда лучше – рука так и тянется провести по сверкающему полированному крылу. Этим-то и плохо. Слишком цепляет глаз. А мне сейчас лучше поменьше внимания. Я обошел пурпурную зверюгу и забрался в «мерина».
В салоне пахло кожей и чем-то еще. Чем именно, не разобрать, – может быть, какой-то освежитель? Не знаю. Но приятно. Похоже на хвою, но чуть иначе.
Ключ был в замке. Легкий поворот – и двигатель мягко завелся. Осветилась приборная доска, а из-за задних сидений донесся какой-то непонятный звук. Потом громче, но чуть иначе…
Пока я сообразил, что это автоматически включилась магнитола, руль под пальцами потеплел. Одуряюще пахло кожей, руль согревал пальцы, а из невидимых колонок, словно извне машины, из далекого далека, но очень чисто, хрустально лился Второй концерт Рахманинова.
Пару минут я просто сидел, привыкая. И наслаждаясь, как ни погано было на душе. Словно в другой мир попал.
Главное – не привыкать. Как ни весело «козел» прыгает по кочкам, но до руля с подогревом там дело не дошло. Да и кожаный салон внутри него будет смотреться странно… А жаль. Было бы неплохо.
Я вздохнул и медленно тронулся.
Объехал дом и остановился перед «козленком». Отсюда, из-за тонированного стекла «мерина», он казался особенно неказистым и потрепанным жизнью… и несчастным. Бездомный козленок-сирота.
– Все равно тебя не брошу, потому что ты хороший, – пробормотал я, но не сразу вылез из машины.
Оказалось, уже пригрелся. Сиденье тоже с подогревом. И за поясницей. Лезть на холод не хотелось. Но охотничий набор надо забрать. Мало ли…
К Смоленску я добрался уже затемно. Пару раз начинался и затихал дождик. Дороги стали мокрые и черные-черные, фонари и фары будто ярче светились.
Машину я оставил возле недавно отстроенной семиэтажки с отделанным гранитом первым этажом. Машины перед домом были под стать, среди них и мой «мерин»… ну не совсем мой… в любом случае здесь он не бросался в глаза.
Я вылез из машины, и осенний воздух окатил меня ледяной волной, обостряя чувства. Я передернул плечами и застегнул плащ. Достал из багажника рюкзак и зашагал к перекрестку. До пустыря отсюда версты полторы.
Фонарей становилось все меньше, дома ниже и обшарпаннее, потом перешли в гаражи, потянулись огороженные территории, еще пять минут – и я вышел к пустырю.
Когда четверть часа назад вылезал из машины, я был спокоен как слон. Мне и сейчас казалось, что я спокоен, – по крайней мере, в голове было чисто и без сумбура. Но что-то в глубине души считало иначе. Голова была чистой, но сердце предательски молотилось, а пальцы дрожали. По спине, несмотря на ледяной ветер, сбегали струйки холодного пота.
Я облизнул губы, потом достал фляжку и сделал два приличных глотка. По желудку расползлось тепло. Через пару минут и в глубинах души потеплеет. По крайней мере, должно.
Все фонари остались далеко позади, луны не видно, но облака сами светились рыжеватым, рассеивая свет городских огней. Что-то видно.
Я втянул сырой воздух, быстро оглядел одноколейку, огибающую пустырь, – все чисто – и шмыгнул через нее, пригибаясь.
Дальше только кусты и пригорки. А где-то впереди дом Старика.
Куст слева раскорячился по земле, сломанный. Я же его и сломал, когда два дня назад судорожно гнал «козленка» прочь. Только теперь я шел куда медленнее.
Прислушиваясь. К тому, что снаружи, и к тому, что внутри меня: к предчувствию. Не шевельнется ли? Я привык ему доверять.
Пригнувшись, с каждым шагом все медленнее. Змейкой между земляных бугров, не высовываясь.
Но если кто-то и попался мне на пути, я его не заметил, а он поднимать тревогу не стал. Предчувствие молчало, и постепенно пальцы перестали дрожать. Сердце билось ровнее.
Когда между мной и домом осталась пара пригорков, я остановился. Рюкзак я тащил в руке, готовый бросить его в любой момент и дать деру. Теперь я положил его на землю и, скрючившись в три погибели, забрался к вершине пригорка. Выглянул чуть сбоку от вершины, как Гош учил.
Дом Старика был прямо передо мной. Шагов сорок. Черная тень на фоне неба, рыжеватого от городских фонарей.
Окна не горят, но это еще ни о чем не говорит.
Минут пять я разглядывал дом, не мелькнет ли в темных окнах какой-нибудь отсвет изнутри. Сырая и холодная земля леденила пальцы, но я терпел. Прижимался к самой земле и ждал.
Ни огонька внутри. Но и это еще ни о чем не говорит.
Я сполз обратно к рюкзаку, подцепил его и потихоньку двинулся влево, обходя дом под защитой пригорков и кустов. Когда оказался сбоку от дома, так, чтобы видно было крыльцо, я выбрал место поудобнее.
Пригорок помельче. Меньше привлекает внимания. На противоположном дому склоне разложил спальный мешок. Затем закрепил рядом на ветке куста небольшое зеркальце. Пришлось повозиться, но в конце концов я установил его так, чтобы видеть крыльцо, не высовываясь из-за пригорка.
Тогда я запахнул плащ и устроился на спальном мешке, не сводя глаз с зеркальца. Ждать предстоит долго, но я это умею.
Фляжка наполовину опустела, когда в ветвях куста что-то шевельнулось. Я прищурился, вглядываясь в зеркальце, но припустивший дождик смазывал отражение, и без того-то едва различимое. Я перевернулся и выглянул из-за пригорка.
У крыльца шевелились тени, тихо переговаривались. Слов я не разобрал, но голоса мужские и явно больше двух.
Я не стал вслушиваться – пустая трата времени. Еще раз оглядел площадку перед крыльцом, убедился, что машин здесь нет, сполз с пригорка вниз и тихонько стал двигаться влево. Вокруг дома, подбираясь к подъездной дорожке.
Через две минуты и три пригорка я выглянул.
Дом снова стоял темный и тихий. Прочь от него – прямо ко мне – скользили две тени. Я двинулся вдоль
