– Так это он тебе предлагал? – как можно равнодушнее уточнил Кантор, стараясь не выказать злорадства.
Мог бы и сам догадаться! – хмыкнул внутренний голос.
Переселенец печально кивнул:
– Вот теперь и я начинаю разделять твою неприязнь к Ольгиному бойфренду, и ревность тут вовсе ни при чем. А еще я понял, что имел в виду Жак. Он сказал, что ты в целом парень хороший, но тебя многие не любят за твой язык. Совершенно точно. Любишь людям правду в глаза говорить, а это мало кто ценит. Вот, разбил вдребезги мою розовую мечту…
Кантор молча поставил на стол сковороду и протянул Гарри вилку.
– Утешайся. Я даже не знаю, чем тебе помочь. Можно попробовать краску, но не уверен, что твоя чернота не будет просвечивать. Можно еще попробовать сменить имя и носить маску. Публика любит все таинственное и долго будет гадать, кто скрывается за маской. На крайний случай можно еще поставить рояль так, чтобы сидеть к публике спиной.
– Краску – это как? Ты имеешь в виду грим?
Кантор, который едва успел сунуть в рот первый кусок, с огорчением подумал, что поесть ему сегодня так и не удастся.
– Грим тоже можно, но его потребуется очень много, и ты в нем будешь выглядеть как клоун из ярмарочного балагана. Я говорил о настоящей краске. Она дорого стоит и очень редкая, но, если хорошо поискать по магическим лавкам, можно найти. Наносится на кожу, и никаких проблем. Водой не смывается, от времени не выцветает, для здоровья безвредна. Вот только я не уверен, возьмет ли она твой природный цвет. Надо пробовать.
– А у вас бывает такая краска? – поразился Гарри. – И я могу просто купить, выкраситься и стать… белым?
– Белым – вряд ли, а вот смуглым, как я, – может, и получится. Белая, скорее всего, просвечивать будет. Говорю же, надо попробовать и проверить. Если хочешь, послезавтра походим по лавкам, я тебе покажу, где эту краску можно купить и как она выглядит. А еще попроси Жака, пусть расскажет о твоей проблеме его величеству. Может, он еще что-нибудь придумает, чего я не сообразил.
– Спасибо за совет, – вздохнул несчастный бард. – Я подумаю. У меня до сих пор еще голова кругом от всего этого… А ты серьезно хочешь учиться музыке?
– Почему нет?
– А вот скажи честно, ты раньше уже пробовал учиться? Какие бы ни были у тебя блестящие способности, не может человек ни с того ни с сего вдруг взять инструмент и с первого раза на слух безошибочно воспроизвести только что услышанное. Да и не может быть, чтобы такой самородок никто не заметил за столько лет.
– Я вижу, что ты человек неглупый, – Кантор нахмурился, надеясь скрыть досаду, – но не говори никому о своих гениальных догадках.
– Да мне-то нетрудно, – все так же грустно согласился Гарри. – Только я ведь не единственный, кто может это заметить. Значит, раньше ты все-таки учился. Где, когда, как долго?
– Тебе обязательно это знать? Я не люблю копаться в своем темном прошлом.
– Вот те раз! Ты же сам напросился! Если ты собираешься брать у меня уроки, я должен хотя бы знать, откуда начинать? Может, тебя и учить-то нечему, а может, ты учился на слух и не знаешь нот… И мне придется объяснять тебе для начала, что их семь…
– Я знаком с нотной грамотой, – Кантор начал сердиться и сожалеть, что напросился, – и нечего со мной по-дурацки шутить. А то я сам не знаю, что нот двенадцать!
Будущий наставник долго и подозрительно выспрашивал, откуда такие сведения, не в силах определить, разыгрывают его или же судьба свела его с воинствующим невеждой. Когда же выяснилось, что причиной недоразумения стали вопиющие различия в нотной грамоте разных миров, бедняга окончательно скис.
– Ну вот… – горестно развел руками переселенец. – А ты говоришь – давать уроки! Какие уроки, когда я, оказывается, нот не знаю!
– Это мелочи, – заверил его Кантор. – Теорию всегда можно подогнать. Я тебе помогу. Но только держи язык за зубами! Пусть все думают, что я твой ученик, и не более! И не болтай на каждом углу о моих якобы сказочных талантах!
А что он еще мог сделать? Не убивать же… Оставалось только надеяться, что этот чернокожий музыкант не такое трепло, как Жак…
Путь барда труден и тернист. Это Кантор знал всегда и никогда не роптал по этому поводу. Но сейчас его просто коробило от унижения и обиды. Нет, он, конечно, не ожидал от судьбы подарков и не замахивался на главные роли, но это превосходило все мыслимые границы. Третий ряд кордебалета! Небо, за что?
Молчи, проворчал внутренний голос, и радуйся, что вообще взяли.
Я и молчу, огрызнулся Кантор и немедленно сбился с такта.
– Стоп! – зазвенел голосок хореографа. – Так есть совсем нехорошо! Монсир слева третий ряд, о чем ви думать? Ви иметь уши? Ви слышалль счет? Начать опять! И внимательно весьма! И не деллать резкий движений, будто ви рубить враг ваш меч! Плавно и медленно!
Позорище! Мало того, что его поставили в третий ряд, так он и тут, оказывается, не блистает…
И эта пушистая старушка совершенно справедливо делает ему замечания и срамит перед всем кордебалетом. Не на что обижаться, маэстро, совершенно не на что. Прошли те времена, когда тебя носили на руках и забрасывали цветами и золотом. Начинать сначала всегда непросто, к тому же танцы – не самая сильная твоя сторона… Как бы ни хвалили тебя на балах, истинную цену себе узнаешь, только попав в руки профессионала. И истинная цена тебе как танцору – посредственность. И место твое – в третьем ряду. Так что не ной, не страдай и не майся дурью, а делай, что сказано, и утешайся тем, что сказала тебе это сама непревзойденная мадам Бежар, кто бы мог подумать, что она до сих пор жива… Слушай счет, двигайся медленно и плавно и представляй что-нибудь приятное, а не избиение Артуро Сан- Барреды… А то еще и отсюда выгонят. Сказал же король, что дело будет долгим и потребует от тебя прежде всего терпения и смирения, фу, как противно звучит… И, как обычно, оказался прав. Третий ряд кордебалета! Чтобы это пережить, действительно требуется бездна смирения, а это ценное качество в нем всегда отсутствовало начисто. Даже лагерь не научил.
Может, все-таки не стоило связываться с танцами? Но, с другой стороны, хвалиться своими музыкальными достижениями было бы еще неуместнее, ибо хвалиться особенно нечем. Научился не промахиваться мимо струн, вот и все достижения. О голосе и говорить не стоит. Конечно, интересно будет поработать с Гарри, похрипеть задушевные негритянские песни, но еще неизвестно, что из этого выйдет и выйдет ли вообще что-нибудь. В актерский состав соваться боязно – всех прослушивает Карлос, а перед ним светиться нежелательно… Так что будем плясать, пока не выгнали. А выгонят – тогда уже придется думать дальше. А может, и получится. Ведь так вроде быстро и удачно все начиналось…
Но ни терпение, ни смирение не помогли. Видимо, танцевальная карьера товарища Кантора каким-то образом противоречила непостижимым помыслам судьбы. Иного объяснения он не нашел.
Что, спрашивается, забыли на репетиции кордебалета главный режиссер и его ученица? За каким еще хреном они могли припереться, кроме как по велению все той же злобной судьбы? Какая цель могла у них быть, кроме как заставить Кантора отвлечься, занервничать, в который раз сбиться со счета и шагнуть не в ту сторону?
– Стоп! Стоп! Что это есть такое? Ви понимать, что есть право и лево? Даже глюпий тролль понимать, право есть рука, которая держать дубина! Только совсем глюпий гоблин не понимать, что есть право и лево!
