„лагонды“.
Я был вне себя от радости. Будь это „форд“ или „моррис“, я бы уже был доволен, но не радовался бы так сильно. То обстоятельство, что это „роллс-ройс“, — а на его месте вполне мог бы быть и „бентли“, и „изотта“[109] или же еще одна „лагонда“ — служило достаточной гарантией того, что мне будет оказана необходимая помощь, ибо — не знаю, известно вам это или нет, — людей, владеющих очень дорогими автомобилями, связывает могучее братство. Они автоматически уважают друг друга, а уважают они друг друга просто-напросто потому, что богатство уважает богатство. По сути дела, очень богатый человек никого так не уважает на всем белом свете, как другого очень богатого человека, и поэтому, куда бы ни лежал их путь, естественно, они всюду ищут друг друга, а при встрече используют многообразные опознавательные знаки. У женщин, пожалуй, наиболее распространено ношение массивных драгоценных камней, однако известное предпочтение отдается и дорогим автомобилям, чем пользуются представители обоего пола. Состоятельный человек — своего рода передвижная афиша, публичная декларация богатства, и, будучи таковой, служит удостоверением, дающим право на членство в этом изысканном неофициальном обществе — Союзе Очень Богатых Людей. Сам я уже давно состою его членом и весьма этому рад. Когда я встречаюсь с другим членом, как это должно было произойти сейчас, мною тотчас же овладевает чувство единения. Я проникаюсь к этому человеку уважением. Мы говорим на одном языке. Он один из нас. Поэтому я имел самые веские причины быть вне себя от радости.
Водитель „роллс-ройса“ вышел из машины и приблизился ко мне. Это был темноволосый человечек небольшого роста с кожей оливкового цвета, одетый в безупречный белый льняной костюм. Вероятно, сириец, подумал я. А может, и грек. Несмотря на зной, он чувствовал себя великолепно.
— Добрый день, — сказал он. — У вас неприятности?
Я поприветствовал его и затем во всех подробностях рассказал, что произошло.
— Мой дорогой, — произнес он на превосходном английском, — дорогой мой, как это ужасно. Вам очень не повезло. Застрять в таком месте!
— Увы!
— И вы говорите, что новый приводной ремень для вас точно заказан?
— Да, — ответил я, — если можно положиться на хозяина этого заведения.
Тут к нам подковылял араб, который вышел из своей хижины, еще когда „роллс-ройс“ только собирался остановиться, и незнакомец принялся быстро расспрашивать его по-арабски относительно предпринятых им на мой счет шагов. Мне показалось, они хорошо знакомы, и было ясно, что араб испытывал большое почтение к новоприбывшему. Он буквально расстилался перед ним.
— Что ж, похоже, все в порядке, — произнес наконец незнакомец, обернувшись ко мне. — Но совершенно очевидно, что до утра вам отсюда не выбраться. Куда вы держите путь?
— В Иерусалим, — ответил я. — Но меня не очень-то радует, что ночь придется провести в этом проклятом месте.
— Я вас понимаю, мой дорогой. Это было бы весьма неудобно.
Он улыбнулся мне, обнажив великолепные белые зубы. Потом достал портсигар и предложил сигарету. Портсигар был золотой, инкрустированный по диагонали тонкой линией зеленого нефрита. Замечательная вещица. Я взял сигарету. Он дал мне прикурить, потом прикурил сам.
Незнакомец глубоко затянулся. Затем запрокинул голову и выпустил дым в сторону солнца.
— Да нас солнечный удар хватит, если мы будем здесь стоять, — сказал он. — Вы позволите мне предложить вам кое-что?
— Разумеется.
— Очень надеюсь, что вы не сочтете мое предложение бесцеремонным, поскольку оно исходит от совершенно незнакомого вам человека…
— Прошу вас…
— Здесь вам никак нельзя оставаться, поэтому я предлагаю вам переночевать в моем доме, но для этого нам нужно немного вернуться.
Ну вот, что я говорил! „Роллс-ройс“ улыбался „лагонде“, как никогда бы не улыбнулся „форду“ или „моррису“!
— Вы имеете в виду Исмаилию? — спросил я.
— Нет-нет, — рассмеявшись, ответил он. — Я живу тут неподалеку, вон там.
Он махнул рукой в ту сторону, откуда приехал.
— Но ведь вы ехали в Исмаилию? Мне бы не хотелось, чтоб вы из-за меня меняли свои планы.
— Вовсе не в Исмаилию, — сказал он. — Я приехал сюда за корреспонденцией. Мой дом — возможно, это удивит вас — находится совсем недалеко отсюда. Видите вон ту гору? Это Магхара. Я живу как раз за ней.
Я посмотрел на гору. Она находилась милях в десяти к северу — желтая скалистая глыба, тысячи, наверное, две футов высотой.
— Не хотите ли вы сказать, что у вас действительно дом в этом… безлюдье? — удивился я.
— Вы мне не верите? — улыбаясь, спросил он.
— Разумеется, я вам верю, — ответил я. — Меня, впрочем, ничто не удивляет. Кроме, пожалуй, того, — и я улыбнулся ему в ответ, — кроме того, что здесь, посреди пустыни, можно повстречать незнакомого человека, который будет обращаться с тобой как с братом. Я чрезвычайно тронут вашим предложением.
— Чепуха, мой дорогой. Мотивы, которые я преследую, исключительно эгоистичны. В этих краях нелегко найти цивилизованное общество. Я необычайно рад тому обстоятельству, что за ужином у меня будет гость. Позвольте представиться — Абдул Азиз.
Он слегка поклонился.
— Освальд Корнелиус, — сказал я. — Весьма рад.
Мы пожали друг другу руки.
— Отчасти я живу в Бейруте, — сказал он.
— А я в Париже.
— Превосходно. Так что ж, едем? Вы готовы?
— Но… моя машина, — сказал я. — Я могу ее здесь оставить?
— Об этом не беспокойтесь. Омар — мой друг. Вид у него не ахти какой бедный малый! — но он вас не подведет, раз вы со мной. А второй, Салех, хороший механик. Он приладит вам завтра приводной ремень, когда его привезут. Сейчас дам указания.
Салех, мужчина, стоявший прежде по ту сторону дороги, подошел к нам, пока мы разговаривали. Мистер Азиз отдал ему распоряжения. Потом он поговорил с обоими мужчинами насчет охраны автомобиля. Омар и Салех слушали его, неловко кланяясь. Я направился к „лагонде“, чтобы взять чемодан. Мне нужно было скорее переодеться.
— Кстати, — крикнул мне вдогонку Азиз, — к ужину я обычно надеваю вечерний костюм.
— Разумеется, — пробормотал я, быстро запихивая назад чемодан, который уже держал в руках, и беря другой.
— В основном я делаю это ради женщин. Это они любят переодеваться к ужину.
Я резко обернулся и посмотрел в его сторону, но он уже садился в машину.
— Готовы? — спросил он.
Чемодан я положил на заднее сиденье „роллс-ройса“, а сам сел на переднее, и мы тронулись в путь.
Во время поездки мы неторопливо беседовали о том о сем. Он рассказал мне, что занимается торговлей коврами. У него были конторы в Бейруте и Дамаске. Его предки, по его словам, занимались торговлей сотни лет.
Я упомянул о том, что на полу спальни моей парижской квартиры лежит дамасский ковер семнадцатого века.
— Быть этого не может! — с восторгом воскликнул он, едва не съехав с дороги. — Из шелка и шерсти, но больше из шелка? А основа соткана из золотых и серебряных нитей?
— Да, — ответил я. — Именно так.
— Но, дорогой мой! Такая вещь не должна лежать на полу!
