Глубоко запустив пальцы в смоляные кудри и опустив плечи, Оувейн напрасно пытался освободиться от тяжелого изнеможения минувшего дня. Взглянув на очаг и убедившись, что дров запасено Дэвидом достаточно, он с трудом поднялся и медленно поплелся наверх в свою спальню, в которой, как он знал, ему все равно не найти покоя и облегчения.
Подойдя к дверям и обнаружив, что щеколда отодвинута, бородач нахмурился. В спальне почему-то тускло горела в дальнем углу тонкая дымная свеча, и Оувейн с теплой благодарностью подумал о младшем брате, так трогательно о нем позаботившемся. Он плотно закрыл дверь, задвинул засов и уже взялся за подол рубахи, намереваясь наконец скинуть промокшую от проливного дождя одежду, как, движимый каким-то необъяснимым беспокойством, оглянулся – и был поражен неожиданным и неприятным зрелищем: на его постели лежала Грания. – Что ты здесь делаешь?!
Вопрос прозвучал холодно и зло, однако Грания даже не переменила своей слишком вызывающей позы. Она была в расстегнутом платье, открывающем нестерпимый блеск нижней рубашки, оттененной к тому же расчесанными до глянцевитого сверкания угольными кудрями. Те же кудри обрамляли и ее лицо с застывшим на нем каким-то странным выражением. Весь этот день Грания не раз смотрела на свое отражение в тазу с неподвижной водой, прежде чем выбрала этот обволакивающий взгляд под чувственно полуприкрытыми ресницами.
Разумеется, Оувейн не мог противостоять этим чарам, но равно не мог он и позволить этой женщине растоптать и превратить в ничто его гордость и честь. Синие глаза напряженно сузились, и бородач лишь сурово поджал губы в ответ на столь недвусмысленное предложение. Конечно, эта женщина – самая прекрасная и соблазнительная на свете, но именно поэтому он ей и не сдастся никогда.
– Какое тебе дело? – Грания сладострастно и будто лениво тянула слова.
– Впрочем, это не имеет значения. – Оувейн равнодушно пожал плечами, всем видом давая понять, что ее появление в его спальне нисколько ему не интересно. – Может быть, твое появление здесь – настоящий подарок для меня, – и, смело подняв глаза к опасности, находящейся так близко, он начал объяснять Грании то, что должно было еще больше разделить их. – Мне, слава Богу, не придется ждать утра, чтобы рассказать тебе о моем последнем открытии. Теперь в руках у меня неопровержимые доказательства невиновности Райса в том, в чем ты его постоянно обвиняешь.
С этими словами Оувейн развернул сложенный пергамент и положил на столик, стоявший у кровати. Грания тем не менее даже не пошевелилась.
– Вот! – Сжав челюсти, бородач ткнул пальцем прямо в середину бумаги. – Я нашел Ивайса. Теперь он избавлен от тяжести нести этот груз и вину в одиночестве.
Грания неохотно приподнялась и поглядела на кремовую бумагу, ярко белеющую на темном дереве стола. Прочесть написанное она не могла, но сразу и безошибочно узнала знакомое послание.
– Как ты постоянно повторяла, ты ни за что не спутала бы бумагу, написанную моим отцом и вверенную им Ивайсу. – Оувейн посмотрел прямо на смешавшуюся Гранию. – Ты видела, как это происходило, это действие, но не была посвящена в то, что за этим стояло. А на самом деле мой отец и твой муж приказал Ивайсу отправить запечатанное послание не в Нормандию, а далеко в глухой лес и закопать так, чтобы никто никогда не нашел его. Ивайсу же за это была обещана возможность навестить семью матери, живущую на землях принца Каудра. Кроме того, отец приказал Ивайсу по возвращении говорить только о том, насколько твой брат поглощен своими развлечениями за морем и как равнодушен он ко всему тому, что творится в Уэльсе.
Бумага была, несомненно, подлинная, и Грания сразу поверила всему услышанному, но лицо Оувейна при этом было таким злым и негодующим, что бедная женщина скорее согласилась бы провести ночь в глухом лесу в компании опасных эльфов, которые, как говорят, могут похитить человеческую душу, – чем глядеть в глаза своему упрямому возлюбленному.
– Но ведь тот факт, что Ивайс так и не зарыл письмо, а оставил его у себя, дает мало оснований верить ему вообще, – сказала она. – Почему же ты так веришь тому, что он говорит сейчас? Что делает эту сказку более правдоподобной, чем его прежнее утверждение о пристрастии принца к своим норманнским друзьям и карьере? – Говоря это, Грания совершенно бездумно положила руку на локоть Оувейна. Гримаса отвращения немедленно исказила лицо его, и он резко сбросил смуглые пальцы – их хозяйка должна была знать, как непристойно врываться ночью в спальню к мужчине.
– Мы говорим с тобой о вещах слишком важных! О том, что перед твоими глазами лежит документ, который должен заставить тебя признать, что ты была к брату жестока и несправедлива, а ты… – Но Грания была близко, слишком близко, голос Оувейна дрожал. – Возьми же себя в руки! – Взгляд его упал на бесстыдно раскрытые кружева. – Я сейчас же, немедленно возвращаю тебя в дом Райса, под его покровительство! Дай Бог, он скоро найдет тебе подходящего мужа! – На двух последних словах зубы его скрипнули.
– Но я не подчиняюсь Райсу ни по какому закону! – надменно отрезала Грания и сделала еще шаг ближе к человеку, который столь самонадеянно подумал, что сможет оттолкнуть ее. – И не вернусь в его дом, тем более сегодня ночью, когда, вероятно, Линет одерживает в его спальне более блестящую победу, чем я в твоей.
Однако слова Оувейна о втором муже невольно насторожили Гранию, и она с отвращением представила себе хитрое и вкрадчивое лицо принца Каудра – каким отвратительно сладким станет оно, когда он потащит ее в супружескую постель. Линет весьма красочно передала подруге нелицеприятный разговор, состоявшийся у Райса с лживым Дайфисским принцем. Синие глаза бородача недоверчиво сощурились.
– Эта норманнская девчонка собралась соблазнить Райса? Этой ночью? Залезть к нему в постель, зная, чем он будет расплачиваться за это? Соблазнить подло, во сне?! – Оувейн горестно опустил голову, и слабые блики свечи блеснули на его черных волосах. – Но ведь мы оба знаем, что Райс никогда не поступится своим именем и положением и не возьмет в жены дочь злейшего врага. Тем более что это грозит ему потерей княжества, которого он добился с таким трудом. – Линии его лица стали еще более жесткими. – И ты, ты сама научила ее этому! – Это был уже не вопрос, а гневный презрительный упрек.
– Райс намеревается уготовить для Линет страшную, одинокую жизнь монахини в аббатстве Святой Анны! – с болью заступилась за девушку и за себя Грания. Она приблизилась к возлюбленному вплотную и снова положила руки ему на плечи. – Разве этим не искупит она одну-единственную ночь радости и любви? Она никогда не потребует от него такой жертвы, как брак, ведь это только я, распущенная назойливая баба, заставляю тебя думать о стигматах, которые принесет тебе женитьба на мачехе!
Взбешенный и доведенный до последней степени дикого желания, Оувейн тем не менее поспешил обратить тему о Райсе и Линет в совершенно другое русло.
– Я боюсь не столько за честь Райса, – вкрадчиво молвил он, – а скорее, за то, что девица эта не совсем то, чем кажется на самом деле. – Черные, как у брата, глаза Грании заполыхали золотыми искрами, но Оувейн властно поднял руку, не давая ей открыть рта:
