– Она уже вернулась, – произнес сквайр.
Мисс Хигганботем выскочила во двор и побежала к карете, ловко выбирая дорогу между многочисленными лужами и придерживая рукой в перчатке накинутый на голову капюшон плаща.
Она поднялась по ступенькам в карету и устроилась в самом дальнем углу.
Сквайр отступил в сторону, чтобы дать возможность кучеру поднять подножку и закрыть дверцу кареты.
Миссис Блум высунулась из окна:
– Мисс Уэст, мистер Уэст, лорд Маклейн, смею надеяться, что мы скоро встретимся в Лондоне.
Венеция так не думала, однако кивнула. Рейвенскрофт, видимо, начисто забыв, что в Лондоне его ждет дуэль, с радостью согласился, а Грегор молча отвесил поклон.
Большая карета со скрипом тронулась с места, огромные колеса глубоко увязали в жидкой грязи. Секундой позже во дворе появились Чамберс и слуга Тредуэллов, таща забытый чемодан.
– Господи Боже, – проговорил Грегор, подходя к ним, чтобы помочь. – Что у этой женщины в чемодане?
– Понятия не имею, – отозвался Чамберс, – готов пари держать, что кирпичи.
– Или золото, – предположил слуга.
Тем не менее чемодан все же пристроили на запятках, там же уместились Чамберс и слуга. Грегор ехал верхом за каретой; Рейвенскрофт прикинулся спящим, чтобы не разговаривать с мисс Платт. Венеция устроилась в уголке и прислонилась к стенке, изможденная и глубоко несчастная.
А мисс Платт, пребывая в счастливом неведении о том, что происходит вокруг нее, без устали болтала, вполне довольная ходом событий.
Венеция надеялась, что они доберутся до бабушкиного дома прежде, чем их с Грегором запутанные отношения запутаются еще больше.
Глава 17
Ох, вы мои крошки! Очень важно, чтобы вы научились говорить то, что думаете. Это самый большой подарок, который вы можете сделать себе и тому, кого вы любите.
Грегор пустил коня рысью. Было чудесно сидеть в седле, вдыхать прохладный и влажный воздух, напоенный запахом сырой земли, и слушать перешептыванье листьев на деревьях. Жаль, что Венеция не взяла с собой костюм для верховой езды; она любила именно такие прогулки в седле.
Он представил себе, как она скачет впереди него, лошадь ее резво пританцовывает, а Венеция вдруг поворачивает голову и смотрит на него с лукавой улыбкой.
Грегор невольно улыбнулся – впервые после их вчерашнего разговора.
Он обернулся и посмотрел на карету, которая тяжело и неуклюже двигалась следом за ним по дороге. Чамберс искусно избегал рытвин и глубоких грязных луж. Даже на таком расстоянии до Грегора доносились звуки непрерывной болтовни мисс Платт. К тому времени как они доберутся до бабушкиного дома, Венеция и Рейвенскрофт будут готовы прикончить несносную особу.
Кожаные шторки кареты были раздвинуты. Если подождать, пока экипаж поравняется с ним, можно будет увидеть в окне Венецию с ее небрежно подколотыми каштановыми волосами и явно недовольным выражением лица – видимо, мисс Платт ей уже сейчас смертельно надоела.
Право, Венеция шагу не может ступить, чтобы к ее юбке не прицепилась, словно репей, история чьих- нибудь невероятнейших бедствий и страданий. В этом случае он ей сочувствовал. В прошлом, ну хотя бы неделю назад – Грегору вдруг показалось, что с тех пор прошли годы, – они оба скорее всего просто посмеялись бы над глупым созданием.
Он ехал бы верхом рядом с каретой, ловил взгляд Венеции и понимал, о чем она думает, а она читала бы его мысли. Но сейчас она избегает его взгляда, избегает его самого.
Грегору расхотелось улыбаться. Он утратил нечто дорогое, и какая-то часть его души страшилась, что потеря эта невозвратима. Он не сознавал, оказывается, насколько дорог и мил ему смех Венеции, не сознавал до нескольких последних дней, когда она почти не смеялась. У нее было прекрасное чувство юмора, в глазах сверкали серебристые искорки, а губы складывались в неподражаемую усмешку.
Черт, черт, черт побери! Чудовищно несправедливо, что бессмысленная затея Рейвенскрофта при вела к их отчуждению! Грегор крепче сжал поводья и дал лошади посыл вперед, отъехав на значительное расстояние от кареты.
Теперь он как бы ощущал в себе постоянное присутствие Венеции, отмечая то, что было скрыто от него прежде. Завитки волос у нее на шее, необыкновенную ясность улыбки; то, как она слегка приподнимает голову, когда что-нибудь слушает… одним словом, все, что делало для него Венецию больше чем просто другом.
У него было такое чувство, словно все эти годы он смотрел на Венецию сквозь темное стекло, а сейчас тени исчезли и ее осветил яркий солнечный свет. Венеция Оугилви, его лучший друг, единственная женщина, о которой он никогда не думал с чувственным оттенком, была красива. Не вызывающей, поверхностной, тщательно культивированной красотой светских дам, а глубокой, богатой, земной красотой настоящей женщины.
Осознание этого вывело Грегора из равновесия и доказало, что именно он в отношениях с Венецией был зависимым, он, а не она. Хоть она и была слишком упрямой, чтобы это признать, ей следовало выйти замуж за него, а не за кого-то другого. Он знает ее, ценит и любит. У него хорошее состояние и достойное положение в обществе, и он может ее обеспечить всем, чего она пожелает. Он вполне может построить еще одну конюшню в своей имении в Ланкашире, чтобы содержать там лошадей, которых, он был уверен, Венеция захочет приобрести. Чего еще, спрашивается, желать?
Грегор поморщился, вспомнив разгневанное лицо Венеции, когда он решительно заявил ей, что она должна выйти за него замуж. Хотя у нее и не было выбора, Венеция заслуживала того, чтобы ее об этом попросили.
