– Может быть, – закричала в ответ Меган. – Но тебя никогда не было рядом со мной, чтобы подсказать, что я не права.
Джексон отпустил ее руку и пошел к двери. Сверток по-прежнему лежал на полу, и он поднял его.
– Куда ты идешь? – спросила Меган.
– На улицу.
– Джексон, куда ты пойдешь? Ты не можешь оставить меня сейчас. Мы говорим о нашем браке. Пожалуйста, нам надо поговорить.
Джексон повернулся:
– Мне кажется, именно сейчас единственное, что нам надо, – это развод. Я пойду немного пройдусь и постараюсь изменить свое мнение.
Он хлопнул дверью. Меган хотелось броситься на пол и рыдать навзрыд, бить со всей силы кулаками в стену, но она не сделала ничего подобного. Вместо этого взяла пакет для мусора из кухонного шкафа и вернулась в гостиную. Было удивительно легко ни о чем не думать, когда она занималась уборкой. Три года она делала одно и то же, дойдя до автоматизма, отбросив все мысли о фальшивости их брака и сосредоточив все внимание на том, какой очиститель лучше всего пойдет для этого или того пятна.
Меган наклонилась и раскрыла пакет. Обрывок за обрывком разбирала она то, что было раньше картинами, эскизами, постепенно наводя порядок.
Алекс увлеченно занялась яблочным пирогом Милли. У нее редко выпадала возможность поесть по- настоящему. Работа над степенью магистра занимала пять дней в неделю, с восьми утра до, самое раннее, одиннадцати ночи, а оставшиеся два дня она проводила в «Гудмэн и Ассошиэйтс», работая с книгами. Ни один из мужчин, проходивших через ее жизнь, не интересовался тем, чтобы подкормить ее, и, честно говоря, Алекс считала, что не смогла бы поддержать беседу ни с одним из них во время двухчасового обеда.
Поэтому она перехватывала стакан содовой тут, конфету там. Идеальная диета. Она сбросила без всяких усилий десять фунтов за последние три месяца. Зачем ей беспокоиться с питанием, когда она стала стройной и эффектной.
Алекс громко рассмеялась, привлекая, наконец, внимание своего спутника. Десять минут он, не отрываясь, смотрел в окно, совершенно забыв про свой черничный пирог.
– Что здесь смешного? – спросил Джексон.
– Я просто подумала, какая я великолепная, сексуальная женщина.
Он улыбнулся:
– И, конечно, скромная.
Алекс потягивала кофе, наблюдая за ним поверх чашки. Лицо Джексона было бледным, покрытым морщинками. Темные волосы, обычно красиво взлохмаченные, поредели. Фланелевая рубашка была мятой и морщенной, как будто ложась спать он забыл снять ее.
– Ты выглядишь препаршиво, – заметила Алекс.
Джексон откинулся на виниловые подушки сиденья и потер заросший щетиной подбородок.
– Спасибо.
– Джек, я серьезно. Прошло четыре месяца с тех пор, как вы с Меган обратились к психотерапевту. Предполагалось, что это поможет, помнишь?
– Поможет! Ха! – он поднял вилку, потом вновь опустил ее и отодвинул пирог.
– Можно я съем?
– Удивительно, как это ты не толстеешь. Меган не может и кусочка пирога съесть, чтобы не…
– Чтобы не что?
– Ты заметила, что я первый раз упомянул ее имя в беседе? Прозвучало почти так, как будто она моя жена.
Алекс взяла счет и встала.
– Забудь про пирог. Я заплачу, и мы пойдем погуляем.
Вернувшись от кассирши, она стащила Джексона с места и обвила рукой его талию. Они вышли на улицу. Стоял теплый весенний день.
– Ты любишь ее? – неожиданно спросила Алекс.
– Боже, нельзя ли начать с вопроса полегче?
Алекс остановилась и повернула Джексона лицом к себе.
– Это должно быть легко. Это должен быть самый легкий на свете вопрос для женатого мужчины.
– Где ты взяла привычку быть столь рассудительной и категоричной? Ты ни черта не знаешь ни о любви, ни о браке.
Алекс круто повернулась и помчалась вниз по холму.
– Алекс, подожди!
Она ускорила бег и завернула за угол, по направлению к Беркли. Джексон бросился за ней и, догнав, схватил за руку.
– Алекс, извини.
