— В Марлецийском университете теперь учатся студентки из Фалассы? — спросил он.
— Сам же знаешь, что нет, — ответила женщина.
Она была прекрасна странной, экзотической красотой. Она будила… что- то.
«Но Полли все равно лучше!» — в один голос заявили шут, лекарь, лазутчик и прочие субъекты, населяющие сознание Шарца, а сэр рыцарь и вовсе не стал смотреть на незнакомку, разве это мыслимо — сравнивать кого-то со своей Возлюбленной?
— Фаласские лазутчики набирают в свои отряды столь очаровательных красоток? — развеселился Шарц.
— Теперь ты ближе к истине, — медленно кивнула жрица. — Я пришла за книгой.
«А я-то подумал, что за медицинскими наставлениями!» — хихикнул шут.
— И после того, как я отдам ее, мои старые приятели, фаласские храмовые стражи, перестанут беспокоить меня, лишая сна и послеобеденного отдыха? — спросил Шарц.
— Они уже никогда не побеспокоят тебя, — пообещала жрица.
— Вашим ребятам сразу следовало прислать вас, — заметил Шарц. — Разве фалассцам неведомо, что все гномы — жуткие подкаблучники и ни в чем не могут отказать прекрасным дамам? У нас даже владыка — женщина.
Шарц облегченно вздохнул. Вот и не нужно придумывать, чего бы такого потребовать у фалассцев в обмен на книгу, чтоб не показалось подозрительным, что он так легко с ней расстается. Шарц встал, взял заранее приготовленную копию, над которой изрядно потрудился сэр Джориан со своими учениками.
— Вот, прошу вас, — сказал он, протягивая жрице книгу.
— Ты ничего не просишь взамен, — сказала она, проницательно глядя на Шарца.
— Я не смею! Как можно! — патетически воскликнул он.
— Здешние варвары потребовали бы «ночь любви», — сказала жрица, в упор глядя на него.
«А ты, похоже, готова предложить, — подумал Шарц. — Вот только с чего бы это? Ты ведь, кажется, уже получила все, чего хотела? Или тебя, как и меня, тянет на экзотику, и низкорослый крепыш-гном показался тебе чем-то соблазнительным?»
«Вот это и будет настоящая измена, — грустно сказал шут. — Эта фаласская красавица и в самом деле хороша, так что…»
«Не будет никакой измены, — сказал сэр рыцарь. — А чтоб тебя не смущали всякие заезжие красавицы, натяни себе колпак с бубенцами на самые глаза, вот и полегчает».
«Я бы предпочел дюжину змей под одеялом, — ехидно прокомментировал лазутчик. — Нашел, о ком вздыхать, дурья твоя голова!»
«Дурья», — покорно согласился шут, натягивая незримый колпак с бубенцами предписанным образом.
— Мое сердце навек отдано другой, — сказал Шарц.
— Верность — это похвально, — промолвила жрица.
«А у девушки, между прочим, — простуда, — заметил лекарь. — Ей бы не за книгами бегать и любовные утехи предлагать, а лежать под теплым одеялом и микстуры пить!»
— И все же я не могу вовсе не отблагодарить тебя, — сказала жрица. — Боги разгневаются на меня, если я поступлю столь недостойно.
— Право, я не знаю, что вам посоветовать, — растерянно ответил Шарц. — Кстати, вам известно, что у вас простуда?
— Здешний климат вреден для меня, — ответила жрица. — Ничего, благодаря тебе я здесь не задержусь. Завтра же я возвращаюсь домой. Что, если я вознагражу тебя поцелуем? Твоя верность переживет это тяжкое испытание?
«Много ты о себе понимаешь! — рассердился Шарц. — Да ты моей Полли и в подметки не годишься!»
— Однажды все женщины моего народа поцеловали меня, — усмехнулся Шарц. — Я как-то выжил. Думаю, что не умру от поцелуя.
Жрица быстро наклонилась к Шарцу и поцеловала его, будто клюнула. Ее одеяния взметнулись, как крылья хищной птицы. Короткое жаркое возбуждение плеснулось по телу, а потом неимоверная волна боли скрутила оное тело и с размаху бросила на пол.
«Яд, — подумал лекарь, глядя, как исчезает за дверью развевающееся черное одеяние. — Яд. Я даже знаю, какой… Она отравила меня своим поцелуем. Надо же… вот тебе и „не умру от поцелуя“!»
«А вот и нечего целоваться с кем попало!» — хихикнул шут.
«Брысь под свой колпак! — прикрикнул на него сэр рыцарь. — Тебе, помнится, не только поцелуя хотелось!»
«Но… как же она сама не травится?» — ошеломленно мыслил лекарь.
«Боюсь, что этот вопрос ты очень скоро задашь своему Богу, коротышка, — грустно усмехнулся лазутчик. — Потому как, похоже, что на сей раз мы действительно влипли».
«Нужно встать. Обязательно нужно встать. Я знаю этот яд. У меня есть противоядие. Здесь. Совсем рядом. Просто нужно подняться и…»
Но тело не слушалось. Кажется, оно перестало быть телом, целиком превратившись в сосуд боли.
Шарц успел еще подумать о Полли, о детях… Роджер… Джон… Кэт… Обнять и поцеловать их… Успел в мыслях своих вернуться в Олдвик… Герцог, герцогиня, Четыре Джона, старый доктор Грегори Спетт… он уже умер? Ну, так и я тоже… Полли, ты прости меня… я не хотел умирать… это я не нарочно… это случайно вышло… я не хотел целовать эту гадину, я всегда хотел целовать тебя… только тебя… тебя и детей… и никого больше. Так вышло, что последний поцелуй достался не тебе, но на самом-то деле Полли… Полли, я люблю тебя, слышишь? Кэт, Роджер, Джон… ваш папа дурак, но он любит вас… Шарц успел еще подумать о своих стипендиатах, о профессоре Брессаке, наставнике Хансе, короле Джеральде, сэре Роберте и утреннем солнце, освещающем горделивые башни Олдвика… а потом лошади герцога галопом понеслись по полю, превращаясь в звездное небо…
— Живой? — выдохнул мальчишечий голос.
— Успели, — негромко ответил… командир фаласских лазутчиков.
«Быть того не может! Сами травим, сами спасаем?!»
— Какого… дьявола? — тяжко выдохнул Шарц, открывая глаза.
— Вот-вот. Именно этот вопрос мне хотелось задать тебе, когда ты спасал меня, — ухмыльнулся фалассец. — Я счастлив, что могу вернуть обратно то глубокое переживание, которое выпало на мою долю по твоей милости.
— Ты же… собирался убить меня… каким-нибудь мучительным способом? — спросил Шарц, пытаясь приподняться и чувствуя, что даже шевельнуться сил нет.
— Собирался, — кивнул фалассец. — Я долго выдумывал этот способ.
— И?
— Можешь мне поверить, я выдумал его, — гордо сообщил фаласский лазутчик.
— Значит, ты вернул меня к жизни… лишь потому, что с твоей точки зрения… я умер недостаточно мучительно? — спросил Шарц. — Ты оживил меня… чтобы убить?
— Разумеется, — безжалостно подтвердил фалассец. — Способ, который придумал я, абсолютно уникален и невероятно мучителен.
— Ну? — Шарцу удалось приподняться и сесть. Может, ему удастся
