Он постарался быстро пройти мимо Мишки. Окажись он нерасторопен – Майкл усадил бы его рядом сильной рукой и принудил бы к тяжелому разговору о судьбах российской словесности. Вацек был сыт этими разговорами по месту работы. Или, того хуже, Мишка мог затеять рассуждение о драме профессионала, пребывающего в гуще национальных реалий.
Мишка, когда поддавал, на ерунду не разменивался.
Выходя из комнаты, Вацек услышал, как Майкл сказал Гарику:
– Это кто декадент? Это я декадент? Вот сейчас ебну тебе в рыло – посмотрим, кто из нас декадент!
Гости тем временем собрались на кухне. Так обычно и случалось – начинали в гостиных, на верандах, на балконах, за столом, а собирались на кухнях. Закон жанра.
'Мы кухонное поколение, – рисовалась Галка. – Мы иначе не можем'. – 'Ну и нормально, – отвечали Галке. – Поколение как поколение'.
А на кухне Витя Князькин сидел на подоконнике и рубил на Галкиной гитаре:
'Панджшер… Кандагар…' Его вежливо слушали, курили, негромко разговаривали.
Вацек любил и уважал Витьку, мужественного человека. Но никогда никого не одергивал. Потому что Витькин личный кошмар не должен был становиться кошмаром каждого. А Витя не знал угомону. На всех посиделках устраивал десантную патетику, объявлял третий тост…
– Вить, ты вообще соображаешь, где ты? – однажды спросил Вацек. – Вить, та война кончилась.
– Вацек, ты меня не ругай, – потерянно ответил Витя. – Я же без головы, меня нельзя ругать.
Витька был героический человек. Он закончил особенный факультет Курганского общевойскового училища, в восемьдесят третьем стал рекордсменом мира по марафону, девятьсот раз делал 'подъем переворотом'. В восемьдесят восьмом он командовал спасательно-поисковой группой 'Скоба', летал на 'Ми- восьмых' и выручал тех, кто попадал в оборот. Весной того же года он 'поймал в жопу стингер', вертолет падал с трехсот метров, пилот смог что-то сделать, поэтому четверо остались живы, Витька – в их числе. Еще через три дня Витя по горячке полетел воевать. То, что показалось заурядной контузией, было на деле страшным внутричерепным абсцессом, и окончательно Витя приземлился в Красногорском госпитале. Тяжелым инвалидом с эпилептиформными припадками Витю без сантиментов списали из несокрушимой и легендарной.
Добрейший Витя временами становился опасно гневлив. Однажды во время какого-то геополитического спора с Тёмой он начал хватать ртом воздух и потерял сознание.
– Кретины, – зло сказал подскочивший Гарик Браверман, – это посттравматическая энцефалопатия. Не надо с ним спорить.
Витя долго лечился, потом работал в ветеранском фонде, собирал деньги для детей.
Он заходил в кабинеты и говорил:
– Дайте двести долларов, и мы сможем отправить детей погибшего майора имярек в летний лагерь.
Несколько раз он приходил к Гаривасу.
– Список… Список детей… – требовательно говорил Гаривас.
Он открывал визитницу и набирал номера телефонов, делал скидки рекламодателям, в Витькин фонд мешками привозили зимнюю одежду.
'Время и мир' отправил в Болгарию восемнадцать детей, и Витя сказал:
– Ты, Гаривас, какой-то неправильный еврей.
– Антисемиты – это которые против семитов, – сварливо ответил Гаривас. – Филантропировать надо прицельно.
– Вацек! – крикнул Витя. – Вацек, а Гаривас где?
– Господи, воля твоя… – прошипела Галка.
– Все тебе будет, и Гаривас будет, – пообещал Вацек. – Мне выпить дадут?
Тут все разом зашумели, задвигали стульями, Романова бережно подала Вацеку полную рюмку водки.
– За Галку, ребята, – громко сказал Вацек.
– За Галку… За Галку… – Гости чокались, обнимали Галку.
Витя на подоконнике вновь запел, но, слава богу, не армейское, а любимый романс Вацека 'Белой акации гроздья душистые'. Вацек сообразил, что Витя поет для него, постоял, послушал, показал Вите большой палец и увидел Борю Полетаева.
– Привет, Вацлав, – сказал Боря.
– Здравствуй, Борис, – сказал Вацек. – Я и не заметил, как ты пришел.
– Ты курил на балконе.
Витя закончил пение, и Вацек мог покинуть кухню.
– Давай, Боря, вернемся на балкон, – сказал Вацек. – Там, знаешь, прохладно.
Бери свою рюмку и пошли.
Они оба работали в Институте Прессы, только Борис заведовал сектором 'Берн', а Вацек был ведущим графиком у Тёмы Белова в секторе 'Берлин'. Правда, внештатным.
Но ведущим.
Они с Борей гуськом прошли через комнату – Мишка с Гариком продолжали спорить, но вполне миролюбиво, – и вышли на балкон. Боря покосился на спящего Ваньку и уважительно сказал:
– Вот это темпы…
– Где твоя жена? – вежливо спросил Вацек и протянул Боре сигареты.
– В отъезде, – коротко ответил Боря. – Спасибо. А где ваш Гаривас?
– И где тут Ленин? – сказал Вацек. – А Ленин в Польше.
Они с Борей редко встречались в приватной обстановке. Все чаще на планерках или в буфете. Иногда встречались у Тёмы. Боря был загадочный человек. Своим сектором он рулил ни шатко ни валко. Но пользовался непонятным благоволением Управления.
Ежегодные конкурсы проходил легко, вновь и вновь утверждался на заведование.
– Этот Полетаев ваш… – как-то сказал Вацеку Витя Князькин. – Он, может быть, и не Полетаев вовсе… Я таких знаю. Я их кожей чувствую. Он смерть видел.
Про Борю в Институте шептались. Вацек был знаком с Полетаевым восемь лет.
Полетаев, как и Вацек, воевал в батальоне 'Берта', но они были в разных взводах, и у Полетаева была какая-то особенная работа. Вацек однажды попробовал расспросить Тёму, но тот решительно не поддержал разговора. 'Не важно, – недовольно сказал Тёма. – Чего теперь вспоминать'.
В Институте – случайно ли или не случайно – работали несколько ветеранов 'Берты'. Вспоминать прошлое они не любили. Ненавидели то 'время крушения надежд'. Вацек знал, что Боря был вхож к штабистам и имел какое-то отношение к Тёминой службе внутренней безопасности муниципальных батальонов*.
– Вот, что, Вацлав, – сказал Боря, – тебе, наверное, завтра принесут мой запрос.
Если можно – ты поспеши. Пожалуйста…
Вацек покивал. Приятельский перекур с любым из заведующих почти всегда заканчивался просьбой поспешить. Просьбами, требованиями и заклинаниями поспешить сопровождались и официальные запросы.
– Я поспешу, – согласился Вацек. – А что там?
– Сущая ерунда. Несложно. Готические шапки из 'Фолькишер беобахтер'. Немного работы. Я все знаю – Тёма наседает на тебя с голландцами. Но Тёму не поджимает, а меня очень поджимает.
– Хорошо, я все сделаю, – пообещал Вацек.
– Спасибо. Это будет открытая публикация. Тут оказалось, что у меня мало открытых публикаций. Меня очень выручил Гаривас. Весьма.
– Как он тебя выручил?
Впрочем, Вацек знал, как может выручить Гаривас.
– О! Иметь дело с Владимиром Петровичем Гаривасом – одно удовольствие! – Боря оживился. – Он сам взял три статьи и две присоветовал в 'Монитор'.
– И, наверное, так присоветовал, что там взяли без звука, да?
