3. Следует меньше трепаться и кататься себе в Альпах, раз есть такая возможность.
Володя исхудал, издергался, вскрикивал по ночам по-французски, потом махнул рукой и стал вместе с Аней кататься в Альпах. Еще через неделю он составил свод нехитрых правил и пометил сосну.
Гариваса, человека разгильдяйского, но крайне опытного в горнолыжных делах, Немчинов пустил в Альпы, после того как Гаривас вправил плечо голландцу. Тот вывалился на склон в начале апреля, ударился о мачту и вывихнул плечо. Он ошарашенно смотрел по сторонам, выл от боли и отбивался. Гаривас стремительно скрутил голландца, узнал, что того зовут Йозеф Кнехт, отвел его на базу, профессионально вправил вывих, напоил до беспамятства и помог Володе вывезти голландца на гору с сосной.
После этого Гаривас, естественно, потребовал объяснений.
Потом, конечно, были инциденты…
Упоенная 'Пшеничной' до положения риз смена спасателей на 'Жандри Гляссир'…
Ювелирно подделанные ски-пассы с пометкой 'кататься везде'… Гаривас, носившийся с молодецким гиканьем на 'Буране' по леднику, и потрясенный экипаж спасательного вертолета, кружившего над Гаривасом…
– Вот что хочешь говори, Саня, – сказал Гаривас, когда они выехали на Кольцо, – но неспроста эта дыра образовалась здесь. Это база Института среднего машиностроения. Ее сто лет назад строили такие визборы, каких теперь днем с огнем не найдешь. Тут средний возраст докторов наук – тридцать два года. Даже теперь. И дыра открылась здесь, а не где-нибудь. А 'Турист'… Что 'Турист'?
Туда красавцы на 'Олдсмобилах' съезжаются по воскресеньям… Там такая дыра не откроется, смешно даже думать. И никакой это не снобизм, а просто спокойный логический вывод. Психологический климат в 'Туристе' не тот. А здесь он – тот самый. А летом, слушай, возьмем серфы, покажу тебе одно местечко на Селигере, – Гаривас подмигнул, – так оттуда – на Оаху…
Берг вздрогнул и жалко посмотрел на Гариваса.
– Шучу, – успокаивающе сказал Гаривас. – Хорошо, что есть такие двери, правда, Сань? Эти двери не для всех…
'Зря я продал ему 'Доломиты', – подумал Берг. – Надо было подарить'.
ПЕЧАЛИ ПОЛЕТАЕВА
/*
“И если бы я служил в том батальоне, я бы радовался и гордился. Но я не служу в том батальоне. Я всего лишь второразрядный полицейский, прикидывающийся третьеразрядным журналистом… ”
– Т ы, Боря, прекрати себя изводить, – сказал Вацек..
Он уже не в первый раз это сказал. Он шел за Полетаевым от
Никитских ворот. Шел и бубнил.
А Полетаев зачем-то вспоминал определение резонанса из школьного курса физики – что-то вроде резкого увеличения амплитуды колебаний при совпадении частоты внешних воздействий. С Полетаевым происходил явный резонанс, попросту говоря, несколько неприятностей одновременно.
Вацеку хотелось подбодрить приятеля и в то же время побыстрее от него отделаться. Вацек куда-то спешил.
Они шли по Тверскому, собирался дождик. Вацек озабоченно посмотрел на небо и поднял воротник плаща.
– Тебе надо перейти к Аландарову.
– Вацек, отстань…
– Почему сразу – отстань? – бодро сказал Вацек. – Забери свою тему и уходи к Аландарову. Он тебя со всей душой возьмет. Только для того, чтобы нагадить Штюрмеру, возьмет. И, кроме этого, у него сто резонов тебя взять. Ну хорошо, пусть не взять! Не цепляйся к словам! Ты в
Институте велик, Аландаров тоже велик… Почему при этих обстоятельствах двум благородным донам не договориться?
“Чего он за мной увязался? – досадливо подумал Полетаев.
– А на совете молчал… ”
Час назад на ученом совете Багатурия и Штюрмер насели на
Полетаева всерьез. Они часто топтали кого-нибудь, а сегодня насели на Полетаева. Не так чтобы по настоящему,
“ по-взрослому ” – все-таки Полетаев был наособь, за ним высилась фигура Кишкюнаса, очень значительная для
Института фигура. Штюрмер с Полетаевым вел себя осторожно.
Но Багатурия сегодня разговаривал нагловато. А Багатурия почти ничего не делал без распоряжения Штюрмера. И все это было плохим признаком – признаком того, что Полетаев перестал быть “ священной коровой ”.
– Ладно, Вацек, – сказал Полетаев. – Все хорошо. Класть я на них хотел. Успокойся.
На Пушкинской площади они пожали друг другу руки. Вацек остановил такси, грузно уселся, подбирая полы длинного плаща.
Полетаев спустился в подземный переход.
Машину утром забрала Вера.
Полетаев подумал, что можно было бы пройтись пешком до
Сретенки и побыть одному на полчаса больше.
“В прошлой жизни, – думал Полетаев, лавируя между прохожими, – я был страховой агент Лопес или контрабандист
Гомес… Я жил в Порт-о-Пренсе. Меня звали
Янаки-Ставраки-Папасатырос… Я жил в Касабланке и в
Маракеше…
А здесь я не жил… И сейчас не хочу под этим дождичком гнусным… ”
Короче говоря, Полетаеву не хотелось идти домой.
Это рано или поздно случается со многими женатыми мужиками, случается по-разному, а что до Полетаева – так это был просто “ коньяк с легендой ”.
“Итак, начнем, благословясь… ”
“Знаешь, – как-то сказала Верка, – я ведь никогда не ждала от тебя подвигов (ну не дура?). И достатка особого не ждала. Но ты бы как-то соответствовал своим первичным половым признакам, супруг… ”
Полетаев почти никогда с ней не спорил. Если спорил – то вполголоса, по вопросам бытовым и сиюминутным. Не нужны были Вере пресловутые гвозди, которые настоящий мужик вбивает в стену, и изысканные словеса ей не были нужны. А к постели она, кажется, остыла после тяжелой беременности и череды дочкиных младенческих болезней. Но какая-то заноза в голове у Веры была.
“Боря, есть законы природы. Можно эти законы толковать так, можно этак… Но игнорировать их смешно. Ну да, я не хрупкая, не блоковская, в койке не верещу… Однако есть вещи, без которых мужчине с женщиной не ужиться.
Понимаешь, надо, чтоб мужик чего-то очень хотел. Все деньги я заработаю сама. И черт с ней, с твоей карьерой…
Я хочу чувствовать твой темперамент. У моего мужчины должен быть характер ”.
А тут еще Катя, дочка… Первую, видимую пуповину пересекли в роддоме. Осталась невидимая. Катя чувствовала
