Джентльмены и игроки

Виноват в этом казначей: Джимми делает, что ему говорят, но не умеет работать самостоятельно. Он может сменить пробки или поставить новый замок, сгребать опавшие листья, даже залезть на телеграфный столб, чтобы достать ботинки, связанные за шнурки и заброшенные на провода каким-нибудь озорником. Пуст называет его Джимми-Сорок-Ватт и насмехается над его круглым лицом и замедленной речью. Конечно, Пуст и сам порядочно хулиганил еще несколько лет назад, это заметно по его красной физиономии и решительной, но странно осторожной походке — то ли стероиды, то ли геморрой, точно не знаю. В любом случае зря Джимми посадили в Привратницкую, и доктор Тайд это знает. Все потому, что было проще (и, конечно, дешевле) использовать его в качестве временной замены до назначения нового смотрителя. Кроме того, Дуббс проработал в школе больше пятнадцати лет, и, независимо от причины, нельзя выбросить человека из дома за одну ночь. Я думал об этом, проходя мимо Привратницкой; не то чтобы мне нравился Дуббс, но он был частью Школы — маленькой, но необходимой, — и его отсутствие ощущалось.

В Привратницкой я заметил женщину. Я никогда не спрашивал, кто она, думал, что это некая секретарша от агентства, работавшего на Школу, принимает телефонные звонки и заменяет Джимми, когда его вызывают по другим многочисленным делам. С пробивающейся сединой, в костюме, она была старше девушек, которых обычно присылало агентство. Ее лицо показалось смутно знакомым. Надо бы спросить, кто она такая. Доктор Дивайн твердит о незаконных посетителях, о стрельбе в американских школах и о том, что любому психу ничего не стоит войти в здание и устроить черт знает что, — но на то он и Дивайн. Он отвечает за здоровье и безопасность, и надо же как-то оправдать свое жалованье.

Но я торопился и не заговорил с этой седеющей женщиной. Только увидев ее имя и фотографию в «Икземинере», я узнал, кто она, но было уже поздно. Таинственный осведомитель снова нанес удар, и на этот раз по мне.

6

Вторник, 5 октября

Миссис Коньман, как можно было ожидать, не слишком охотно согласилась с временным исключением ее единственного сына. Есть такие женщины — хорошо одетые, надменные, немного нервозные и на редкость слепые, какими бывают только матери сыновей-подростков. Она явилась в «Сент-Освальд» наутро после директорского вердикта и потребовала, чтобы Главный ее принял. Его, конечно, не было, так что созвали чрезвычайное совещание в составе Слоуна (взвинченного и не совсем здорового), доктора Дивайна (здоровье и безопасность) и меня, поскольку Рой Честли отсутствовал.

Миссис Коньман в своей «Шанели» выглядела убийственно. Сев на жесткий стул в кабинете Слоуна и выпрямив спину, она свирепо уставилась на нас цирконовыми глазами.

— Миссис Коньман, — начал Дивайн, — мальчик мог умереть.

На миссис Коньман это не произвело никакого впечатления.

— Я могу понять ваше беспокойство, — сказала она. — Учитывая, что в этот момент за классом никто не присматривал. Однако, что касается причастности моего сына…

— Это не совсем верно, — прервал ее Слоун. — На перемене учителя сменяли друг друга, хотя…

— И что, кто-нибудь видел, как мой сын положил орех в напиток того мальчика?

— Миссис Коньман, это не…

— Ну? Видели?

Слоуну стало неловко. В конце концов, это директор решил отстранить Коньмана, и мне казалось, что сам Слоун повел бы дело иначе.

— Факты подтверждают, что это сделал он, миссис Коньман. Я не говорю, что со зла…

— Мой сын не лжет, — последовал категорический ответ.

— Все дети лгут, — произнес Дивайн.

Сказано верно, но вряд ли рассчитано на то, чтобы умиротворить миссис Коньман. Она перевела взгляд на него.

— Неужели? В таком случае вам следует проверить показания Андертон-Пуллита о том, что Джексон и мой сын якобы подрались.

Дивайн был захвачен врасплох.

— Миссис Коньман, я не вижу связи…

— Вы не видите? А я вижу.

Она повернулась к Слоуну.

— Я вижу, что организована целая кампания по преследованию моего сына. Всем известно, что у мистера Честли есть любимчики — его Закадычные Дружки, как он их называет, но я не ожидала, что вы примете его сторону. Над моим сыном издевались, обвиняли его, унижали, а теперь отстранили от занятий — а ведь это войдет в школьную характеристику и даже может повлиять на поступление в университет, и при этом ему не дают возможности оправдаться. И знаете почему, мистер Слоун? Догадываетесь?

От такого напора Слоун совершенно растерялся. Природное обаяние — его единственное оружие, но оно оказалось бессильно против доспехов миссис Коньман. Улыбка, которая приручала моего отца, не способна была растопить ее лед, более того, разъяряла даму еще сильнее.

— Я скажу вам, если позволите. Моего сына обвинили в воровстве, в драке, а теперь, насколько я понимаю, в попытке убийства — Тут Слоун попытался прервать ее, но не смог. — И знаете, почему все пало именно на него? Вы спросили мистера Честли? Вы спросили остальных мальчиков?

Она сделала драматическую паузу, встретилась со мной глазами, получила от меня ободряющий кивок и затрубила, прямо как ее сын на уроке Честли:

— Потому что он еврей! Мой сын — жертва дискриминации! Я требую, чтобы все это надлежащим образом расследовали, — она свирепо посмотрела на Слоуна — иначе вы будете иметь дело с моим адвокатом.

Наступила звенящая тишина. И миссис Коньман удалилась под пулеметную очередь своих каблуков. Доктор Дивайн был ошарашен, Пэт Слоун сидел, прикрыв глаза рукой, а мне едва удалось скрыть улыбку.

Ясное дело, этот вопрос не вынесут за пределы нашего собрания. Дивайн дал это понять с самого начала, и мне пришлось с самым серьезным и уважительным видом согласиться. Я вообще здесь случайно: меня пригласили в качестве свидетеля, поскольку нет классного руководителя. Нет, никто не сожалел об отсутствии Честли; и Слоун, и Дивайн убеждены, что старик, замешанный в этом деле, только ухудшит и без того скверную ситуацию.

— Конечно, все это неправда, — сказал Слоун, приходя в себя за чашкой чая. — В «Сент-Освальде» никогда и намека не было на антисемитизм. Никогда.

Дивайн несколько усомнился.

— Я, как и все вы, люблю Роя Честли, — сказал он. — Но нельзя отрицать, что он бывает странным. Он работает тут дольше всех, поэтому склонен слишком много брать на себя.

— Я не сомневаюсь, что он хочет как лучше, — настала моя очередь. — Для человека его возраста это очень напряженная работа, и любой может время от времени ошибаться.

Слоун посмотрел на меня.

— Что вы имеете в виду? Вы что-нибудь слышали?

— Нет, сэр.

Дивайн подался вперед и чуть не упал.

— Вы уверены?

— Абсолютно, сэр. Я просто хочу сказать… В общем…

— Что? Выкладывайте.

— По-моему, все это ерунда, сэр. Для своего возраста он в отличной форме. Просто я недавно…

И, скромно потупившись, я неохотно упоминаю пропавший журнал, непрочитанные электронные письма, нелепую суету, которую он устроил вокруг пропажи своей старой зеленой ручки. При этом не забываю о тех жизненно важных мгновениях, когда он не заметил мальчика, потерявшего сознание, который лежал на полу и задыхался.