Решительно отвергать нападки на врага — лучшая тактика, когда хочешь его в чем-то обвинить. И мне удалось выразить уважение и восхищение Роем Честли, выкладывая все прочее с самым невинным лицом. Все увидели мою преданность Школе — немного наивную, — а у Слоуна и Дивайна в мозгу засело сомнение, подготовившее их к следующему газетному заголовку, который — так уж случилось — на этой же неделе появился на видном месте в «Икземинере».
Колин Коньман, прилежный и скромный юноша, утверждает, что социальное и учебное давление, оказываемое «Сент-Освальдом», возрастает и справляться с ним все тяжелее. «Здесь без конца издеваются, — сказал он „Икземинеру“, — но никто не смеет заявить об этом. Некоторые мальчики могут делать в „Сент-Освальде“ все, что хотят, потому что некоторые учителя на их стороне, а любой, кто пожалуется, навлекает на себя неприятности».
Конечно, Колин Коньман не похож на хулигана. Однако, если верить обвинениям, выдвинутым против него классным руководителем (шестидесятипятилетним Роем Честли), за какие-то три недели он оказался причастен ко многим случаям воровства, лжи и хулиганства, и в конце концов его отстранили от занятий после смехотворного обвинения в том, что его одноклассник (Джеймс Андертон-Пуллит, тринадцати лет) подавился арахисом.
Мы побеседовали с Джоном Дуббсом, уволенным из «Сент-Освальда» две недели назад после пятнадцати лет верной службы. «Я рад, что юный Коньман готов постоять за себя, — сказал он „Икземинеру“, — Но Андертон-Пуллиты входят в правление школы, а Коньманы — обычные люди».
Пятидесятичетырехлетний Пэт Слоун, первый заместитель директора, в качестве представителя «Сент-Освальда» сообщил нам: «Это внутренний дисциплинарный вопрос, который будет всесторонне изучен, прежде чем примут какое-либо решение».
Тем временем Колин Коньман будет учиться у себя дома, лишившись права посещать школу, за которое его семья платит семь тысяч фунтов в год. И хотя для среднестатистического ученика «Сент- Освальда» это не так уж и много, для обычных людей, как Коньманы, это не орешки.
Я даже горжусь этой статейкой: смесь фактов, догадок и низкопробных шуток, которая должна уязвить высокомерную душу «Сент-Освальда». Жаль только, что я не могу подписаться своим именем, даже временным, хотя Крот сыграл не последнюю роль в составлении этой статьи.
Вместо этого прикрытием работает женщина-репортер, она получила, как в тот раз, статью по электронной почте и несколько деталей, чтобы легче было проводить расследование. Заметка сопровождалась фотографиями юного Коньмана — опрятного и крепкого, в школьной форме — и зернистой фотографией класса 1997 года, где Честли получился пятнистым и расплывчатым на фоне мальчиков.
Конечно, любой выпад против «Сент-Освальда» — бальзам на сердце «Икземинера». К выходным это имя дважды всплыло в национальной прессе: один раз в потешной заметке на десятой странице «Ньюс оф зэ уорлд» и в более серьезном редакционном очерке в «Гардиан», озаглавленном «Крутое правосудие в наших независимых школах».
Так или иначе, работа что надо. Антисемитизм пока не упоминается, а в ход пошло трогательное описание Коньманов как честных, но бедных людей. Вот чего действительно ждут читатели — историю о таких же (пусть себе думают) людях, которым приходится экономить на всем и копить деньги, чтобы послать детей в лучшую школу, — но хотелось бы мне посмотреть, как они (ну да, конечно) выбросят за обучение семь кусков, сэкономленных на пиве, когда государственное образование — бесплатное.
Отец тоже читал «Ньюс оф зэ уорлд», и голова его была забита штампами вроде «Школа — лучшее вложение денег» и «Знание — сила». Хотя он, насколько мне известно, никогда не претворял их в жизнь, и если даже замечал иронию этих слов в своих устах, то виду не подавал.
Коньман вернулся в понедельник утром с лицом отважного мученика, жертвы, перешедшей в нападение, и с тончайшей усмешкой. Мальчики отнеслись к нему настороженно, но без неприязни; я даже заметил, что Брейзноус, который обычно избегает его, повел себя по-дружески, сел рядом в обед и даже предложил половинку шоколадного батончика. Как будто вечно гонимый Брейзноус увидел в оправданном Коньмане потенциального защитника и хочет добиться его дружбы.
Андертон-Пуллит тоже вернулся. Побывав на грани смерти, он выглядел ничуть не хуже; прихватил с собой новую книгу про авиацию Первой мировой войны, которая не сулила нам покоя. Я же сильно сдал. Так и сказал Диане Дерзи, когда она усомнилась в мудрости моего решения так скоро вернуться на работу, и Пэту Слоуну, который осуждающе заметил, что я выгляжу усталым.
Должен сказать, что и он выглядел не лучшим образом. Сначала дело с Дуббсом, затем происшествие с Андертон-Пуллитом и наконец история с Коньманом… От Марлин я узнал, что Слоун не раз ночевал у себя в кабинете, и теперь я видел, что его лицо краснее обычного, а глаза воспалились. Я догадался по нему, что Главный послал его на разведку, и Слоун явно не в восторге, но как первый зам обязан подчиниться, независимо от своего отношения.
— У вас измученный вид, Рой. Не лучше ли было остаться дома?
— Со мной ничего такого, с чем не справится хорошая медсестра.
Он не улыбнулся.
— После того, что произошло, вы могли бы взять неделю-другую…
Я понял, куда он клонит.
— Ничего не произошло, — коротко отрезал я.
— Это не так. У вас был приступ…
— Нервы. Ничего более.
Он вздохнул.
— Рой, будьте благоразумны…
— Не читайте мне нотации. Я не ваш ученик.
— Зачем вы так? Мы просто думали…
— Вы, Главный и Страннинг…
— Мы думали, что отдых пошел бы вам на пользу.
Я посмотрел на него, но он отвел глаза.
— Отдых? — Я начал раздражаться. — Да, я вижу, очень удобно убрать меня на несколько недель. Чтобы все понемногу улеглось. И вы смогли пригладить взъерошенные перья. А может, вымостить дорожку для новых начинаний мистера Страннинга.
Я был прав, и это его рассердило. Он ничего не ответил, хотя ему было что сказать, и красное лицо побагровело еще больше.
— Вы начинаете отставать, Рой. Откройте глаза, вы же стали забывчивы. И вы не так молоды, как раньше.
— А кто у нас молод?
Он нахмурился.
— Говорили о вашем временном отстранении от работы.
— В самом деле? — Это мог быть Страннинг или Дивайн, положивший глаз на пятьдесят девятую, последний аванпост моей маленькой империи. — Вы, конечно, сказали им, что случится? Если меня отстранят от занятий без формального уведомления? — Я не имею дел с профсоюзом, но Зелен-Виноград имеет, Главный тоже. — Кто по правилам живет, того они и погубят. И они знают это.
Пэт снова отвел глаза.
— Я надеялся, что не придется вам это говорить. Но вы не оставили мне выбора.
— О чем говорить? — спросил я, уже зная ответ.
— Уведомление составлено.
— Кто составил?
