волны, катившиеся из мглы. Потом глубоко в животе родилась сосущая пустота. Так было, когда однажды он взял Вальбьёрг за рыбой и они угодили в зыбь, и Вальбьёрг позеленела лицом и запросилась грести, а он не дал – вот ещё, станет она ему помогать! – но Вальбьёрг расплакалась, и он скрепя сердце всунул в уключины ещё пару вёсел, она схватилась за них и немедленно ожила… Хельги взобрался на скамью и крикнул Оттару в ухо:
– Пусти!..
Голос прозвучал тонко и жалобно. Викинг отдал ему весло вместе с толстыми кожаными рукавицами, прилипшими к дереву. Хельги смалодушничал и не спросил его, как он собирался без них обойтись. Он вдел руки в рукавицы: было мокро, но по крайней мере тепло. Весло показалось ещё тяжелей прежнего, но Хельги крепко схватил вырывающуюся тварь и принялся грести, как будто от этого зависела его жизнь. Да так оно и было.
Потом стало смеркаться… по счастью, северная летняя ночь была светлой, и даже тучи, ползшие по самым волнам, не могли её погасить. В это время Ракни услышал впереди грохот прибоя, и ветер на миг разорвал сплошные полотнища снега, показав береговые откосы, уходившие в непроглядный туман, и буруны, скалившиеся у подножий.
Ракни переложил руль, правя вдоль берега. Это было смертельно опасно. Налетит волна выше других и проломит доверчиво подставленный борт, опрокинет, потащит на скалы. Или оплошает Оттар, вцепившийся в снасти возле форштевня, и высунутся из воды чёрные зубы, прокусят тонкое деревянное днище…
Прилив шёл против ветра, и волны вздымались на страшную высоту. Корабль мчался между отвесными стенами, и деревянные кости стонали от напряжения. Чайки срывались с утёсов и носились с криками, словно предвкушая поживу…
Но, видно, не зря шли люди за Ракни сэконунгом, не зря верили в удачу вождя. Он сумел разглядеть узкий вход между скалами, суливший убежище. И правило в его руках снова развернуло корабль. Ракни закричал сорванным голосом, и обледенелые вёсла взвились в последнем отчаянном усилии, разгоняя тяжёлую лодью, а потом спрятались в люки. Глаз у Ракни был безошибочный. Вздыбившаяся волна подхватила корабль и с грохотом пронесла сквозь ущелье – до утёсов по обеим сторонам достала бы вытянутая рука. Корабль перелетел через камни и закачался в узком заливе.
Врывавшаяся зыбь лизала нависшие скалы, постепенно слабея. Ракни огляделся, и на корме слышали, как он пробормотал:
– Входя в дом, сначала прикинь, как станешь выбираться назад. Не пришлось бы нам тащить своего коня на руках!
Сказав это, он снял шапку и вытер лицо. Стоять в шторм на руле тяжелее, чем даже грести.
– Отдохни, Ракни! – крикнул Оттар. – Я бы постоял там теперь вместо тебя!
Ответом был хохот, раздавшийся над скамьями. Но не успел он смолкнуть, когда невидимое течение словно рукой потащило нос корабля, наваливая на выступ скалы. Вёслам не развернуться было здесь для спасительного удара. Четверо кинулись к форштевню, подхватывая шесты… слишком поздно!
Хельги обернулся, и увиденное осталось в памяти навсегда. Оттар, оказавшийся один на один со скалой, ухитрился вклиниться между нею и форштевнем; он упирался ногами в щербатый каменный рог, а плечами – в скулу корабля… у него не нашлось под руками багра, да и не выдержал бы багор. Хельги никогда не думал, что один человек способен удержать корабль. Наверное, никому, кроме Оттара, не стоило даже пытаться.
Карк первым подоспел на выручку и взревел по-медвежьи, налегая на шест. Подбежали другие, и полоска мутной воды стала медленно расширяться. Оттара вытащили наверх за одежду. Он лёг на мокрую палубу и остался лежать. Люди через него переступали. Чернота медленно уходила с его лица. Что говорить: если бы его вовремя не схватили за шиворот, он свалился бы в воду и наверняка утонул.
Больше всего Хельги хотелось рухнуть на палубу и умереть. Однако прежде пришлось отнести на место весло, а потом Ракни велел слазить в трюм и проверить, много ли воды. А потом ставили над скамьями шатёр, и Хельги еле справился с растяжкой, которую сунули ему в опухшие руки. Он отупел от усталости, но откуда-то издалека пробивалась глухая обида. По всей справедливости, это ему следовало заметить расселину, а потом оказаться на носу и не дать кораблю пропороть бок об утёс… И не беда, если бы его раздавило в лепёшку. Он бы ещё услышал голос Ракни сэконунга: жаль, мы не поверили сразу, это действительно был внук Виглафа из Торсфиорда… Поистине судьба давала ему случай, но он предпочёл струсить и не заметить его, и неоткуда знать, будет ли другой.
Оттар поднялся наконец с палубы и пошёл к своей скамье. Он пошатывался, и Карк всё норовил его поддержать. Однако Оттар дошёл сам, и Хельги принёс из трюма его спальный мешок. Карк зло посмотрел, но ничего не сказал.
Хельги потом только узнал, что его, самого молодого, едва не оставили на ночь сторожить, но Ракни не позволил, сказав, что мальчишка не выдержит и заснёт всё равно… Вот и выпало Карку ходить по палубе до утра, беседуя с выбравшимся на прогулку котом.
8. Финны живут в здешних местах
На другой день мореходы поднялись не рано. Ни у кого не было сил даже поддразнивать несчастных, вынужденных с отвращением натягивать холодную, сырую одежду и сушить её на себе. Имевшие запасы делились с товарищами, но на всех не хватало.
Один Оттар проснулся как ни в чём не бывало и принялся умываться водой из-за борта. Любой другой лежал бы пластом, перенеся выпавшее ему накануне, а Оттару – хоть бы что. Это потому, подумал Хельги угрюмо, что я полдня грёб вместо него и он не устал.
Он сказал Оттару:
– Вчера ты выручил всех…
Викинг отмахнулся полотенцем – раскрасневшееся загорелое тело было твёрже морёной бортовой доски. Он ответил:
– Всё дело не во мне, а в сапогах. У меня сапоги из акульей кожи, вот я и не поскользнулся.
Хельги попросил его:
– Окати и меня.
Если бы он был скальдом и вздумал сложить про Оттара хвалебную песнь, он непременно сравнил бы его с берёзой. Что может быть мужественней белоствольного дерева, схватившего корнями скалу и развернувшего упругие ветви навстречу яростным осенним штормам!..
Вокруг молча высились отвесные кручи, не везде позволявшие выйти на берег. Снег таял, и вниз со звоном бежали ручьи. Больше ничего не было слышно; ветер притих, и серый плащ неба рвался тут и там, показывая слепящую голубизну. Косые потоки света порождали серебряные пятна на тёмной воде. Молодые ребята ловили глупышей и жадных бакланов, закидывая крючки, спрятанные в катышки сала. Ощипанные тушки подвешивали. Потом их бросят в котёл.
Ракни велел положить сходни и отрядил несколько человек поискать сушняка на костёр. Он напутствовал их так:
– Возьмите оружие и почаще оглядывайтесь по сторонам. И не разговаривайте громко!
Парни молча кивнули. Оттар отомкнул для них сундук, где сохранялось оружие, и каждый взял своё – кто секиру, кто меч. Хельги подошёл было расспросить, в чём дело и почему нельзя громко болтать, но все слова тут же разлетелись с его языка в разные стороны, ибо Оттар вытащил из сундука свой собственный меч и сдернул с него ножны, проверяя, не завелась ли ржа.
Какой это был меч!..
Хельги видел подобные только у дяди и у старшего брата: они привезли их из Гардарики, и на любом торгу за них дали бы страшную цену. Клинок в два локтя длиной казался одетым прозрачной чешуёй из-за причудливого рисунка, проступавшего в глубине. Такие делают из множества металлических прутьев, скрученных вместе; оттого получается, что внутри меча живёт вязкое, неломающееся железо, а на лезвии блестит острая сталь.
Подобное оружие любят верно, как единственную женщину, чтят как вещую святыню и в бою полагаются, как на побратима.
Хельги сначала задохнулся и онемел от восторга, потом робко потянулся к мечу:
– Можно мне… подержать немножко…
За подобную просьбу вполне можно было получить по затылку, но Оттар только усмехнулся и протянул
