– Я не боюсь Карка, – сказал он ирландцу. – Я не стану с ним спорить, ибо Один не советовал спорить с глупцами. Но ты пожелал меня предупредить, и я тебе благодарен.
Когда они вернулись на корабль, Оттар уже лежал в своём спальном мешке. Хельги прокрался по палубе и неслышно устроился рядом, чтобы не потревожить его, но Оттар приподнялся на локте и сказал:
– Я давно хочу спросить, а нету ли у тебя дома сестрёнки на годок постарше, чем ты?
– Нету, – ответил Хельги удивленно. – У моей матери никого больше нет, кроме меня.
– Жалко, – сказал Оттар и закрыл глаза, сунув руки под голову, а Хельги задумался, с чего бы это викингу понадобилось спрашивать его насчёт сестры. Ему вдруг показалось досадным, что у него не было сестры и нельзя было похвастаться перед Оттаром её красотой, и он почти уже решил рассказать ему о Вальбьёрг; однако в последний момент хватило ума промолчать. Ведь если бы Оттар разок появился около Вальбьёрг в Кетилевом дворе, ему, Хельги, определённо незачем стало бы туда приезжать!
10. Белая шубка
Гребцы не торопясь работали вёслами. Корабль тихонько крался вперёд, следуя изгибам фиорда. Оттар стоял на носу, и гибкий шест в его руках внимательно проверял глубину, нащупывая камни.
Места были совсем незнакомые, и даже Ракни вождь не знал, куда выведет этот залив. Люди настороженно молчали, делая долгие промежутки между гребками, и потому-то им удалось расслышать слабый плеск вёсел, доносившийся откуда-то спереди.
Ракни негромко подал команду. Чмокнула крышка трюмного лаза, и викинги начали вооружаться. Хельги принёс Оттару его меч. Оттар поблагодарил кивком и распустил на ножнах завязки.
Корабль как раз проходил под нависавшей скалой, почти дотянувшейся в вышине до побратима-утёса на том берегу. Опытный Ракни не зря приказал оставить мачту лежащей; прямо над головами проплывали скользкие гранитные своды, покрытые, как накипью, разноцветным лишайником, красным, жёлтым и чёрным… Людям почти не приходилось грести. Начавшийся прилив рождал проворное течение, и оно несло корабль само по себе.
Вот форштевень медленно выдвинулся из-за скалы, и все невольно вытянули шеи, вглядываясь вперёд. Фиорд здесь неожиданно расширялся, заполняя круглую чашу шириной в полтора полёта стрелы. Посередине торчал из воды огромный валун, чем-то похожий на закутанного в шубу старика. Была даже голова в шапке, словно изваянная отдельно и положенная сверху. Прилив знай карабкался по каменным складкам одежд, и вокруг старика кипели злые водовороты.
К этому-то камню с другого конца фиорда двигалась целая вереница лёгких маленьких лодок. А в лодках сидели финны.
Любопытному Хельги очень захотелось рассмотреть их поближе, но где там! Первое мгновение минуло в ошеломлённой тишине, зато потом финны чуть не одновременно развернули свои судёнышки и кинулись прочь с таким криком, словно к ним пожаловал оживший мертвец или, хуже того, прадед-камень снялся с насиженного места, взмыл в небеса и полетел прочь!
Когда от тебя удирают, всегда хочется догнать. Да и оружие, привешенное к поясам, само собою затанцевало в ножнах. Гребцы дружно рявкнули и навалились на вёсла, бросая вперёд тяжёлый корабль. Ни дать ни взять проголодавшийся кот соскочил с лавки на брызнувших по полу мышей. И никому не ведомо, чем кончилось бы дело, но тут Оттар обернулся и заорал во всё горло, останавливая друзей. Он первым заметил, что одна из лодок так и осталась беспомощно раскачиваться, лишённая вёсел: пока плыли все вместе, другая подталкивала её впереди. А в лодке была девушка. Маленькая, съежившаяся от ужаса и потому казавшаяся ещё меньше.
– Тихо вы!.. – смиряя голос, приказал Оттар гребцам и добавил: – Поймаем её, пока не выскочила в воду.
Сам он осторожно, без стука опустил на палубу свой шест и перегнулся наружу, ложась на борт животом.
Лодка с девушкой медленно приближалась. Она вправду сильно отличалась от остальных – разукрашенная, убранная перьями и кусочками меха, мягко застланная донной травой. Девчонка сидела в ней ни жива ни мертва, этакая малявка в белой шубке до пят, сама похожая на беленького оленёнка, только выучившегося бегать… Ветра не было, вёсла корабля почти беззвучно двигались в люках, и Оттар уже разговаривал с нею на языке финнов, именно как с оленёнком, отбившимся от стада.
У неё в суматохе свалилась с головы вышитая перевязка, и видны были прямые русые волосы. Карие глаза округлились, скулы мягкими бугорочками выступали на побелевшем лице. Она не отвечала Оттару, верно, со страху не многое понимала. Только то, что он не кричал на неё, не угрожал…
Ракни конунг на корме подал знак, останавливая вёсла: корабль приблизился к лодке вплотную и навис над ней тёмно-синей скулой, оцарапанной о кулаки валунов. Оттар совсем свесился наружу и медленно, не делая резких движений, протянул девушке руки:
– Ты думаешь, я равк, выскочивший из могилы? Потрогай меня, я тёплый, я живой.
Ужас перед незнакомцем сперва отогнал её к другому борту лодочки, так, что та чуть не перевернулась. Но мало толку спасаться вплавь от людей, на воде чувствующих себя едва ли не увереннее, чем на суше; а может, ей, как некогда Хельги, почудилось, будто у Оттара были совсем не злые глаза… Она тихо-тихо подняла руку и доверчиво тронула подставленную ладонь.
Наверное, она думала тут же отдёрнуть руку, отскочить… какое! Опустевшая лодка легко закачалась, отходя от корабля: Оттар выпрямился и перенёс девушку через борт.
Он поставил было её на палубу, но потом засмеялся и поднял рядом с собой на скамью, и только тогда её голова приподнялась над его плечом. Финны рождались малорослыми все как один, и подле Оттара это было особенно заметно. Викинги, посмеиваясь, сгрудились вокруг, и девчонка совсем помертвела, сообразив наконец, в какую переделку попала.
Хельги нашёл взглядом Луга и заметил, что ирландец покрылся красными пятнами и, не имея оружия, стискивал найденный под скамьями багор… Хельги понял зачем. И похолодел, поймав себя на странном желании: ему захотелось встать рядом с монахом и заступиться за девочку – свалиться мертвым на палубу – но не услышать, как она закричит, когда с неё сдёрнут одежду…
Карк протянул руку и ущипнул девушку сквозь белую шубку. Решил, видно, потешиться хоть так: всё равно ему не скоро дадут её поцеловать. Она ахнула и прижалась к Оттару, как к родному, а Оттар оглянулся, увидел ухмылявшегося Карка и вдруг больно, хлёстко ударил его по руке… Карк отскочил, ссутуливаясь ещё больше. Как собака, что не признала хозяина переодетым, куснула его, получила пинок и теперь готова ползать на брюхе, вымаливая прежнюю ласку… Оттар обнял расплакавшуюся девочку, стал гладить встрёпанные волосы:
– Не бойся, Беленькая.
Ракни подошёл к ним, оставив правило.
– Хватит реветь! – проговорил он сурово. – Давай лучше рассказывай, куда тебя везли все эти люди!
Морской конунг никогда не имел семьи, и полудетские слёзы Беленькой его только сердили. Не надо было долго разглядывать Ракни, чтобы понять: перечить ему не стоило. Разумная девушка всхлипнула ещё раз или два, утёрлась и начала говорить. Она всё ещё держалась за Оттара, и он, конечно, легко мог бы оторвать от себя цеплявшиеся пальцы, но не делал этого, только переступал с ноги на ногу и улыбался.
…Финны племени самэк, или Люди-олени, откочевали на острова ещё зимой, когда проливы схватило льдом и можно было проехать. Здесь не так мучил оленей злой прилипчивый гнус, и важенки спокойно телились в привычных местах, принося здоровый приплод. А кроме того, здесь всегда славно ловилась рыба, и можно было досыта есть и в изобилии вялить про запас на ветру. Так было всегда на памяти рода, но не нынешним летом. Что-то случилось с неисчислимыми прежде стадами трески. Наверное, это нагая женщина Сациен прогнала её от берегов…
Тогда стали спрашивать мудрого нойду. Три дня нойда не ел и не пил и наконец взял звонкий бубен и поднялся духом к Пейве-Солнцу и к ясному месяцу, а потом спустился к мертвым под землю, в страну Ябме- акко-абимо… И поведал, вернувшись, что нужно принести в жертву коня. Белого коня из тех, на которых ездят тайа – высокорослые чужаки. А не сыщут коня, пускай к Богам уйдет человек.
Ехать искать коня было долго и хлопотно: по голым горам, через проливы, за множество островов. Времени минует – страшно сказать, а долго ли протянешь без доброй трески, на одних морских слизнях и
