Глаза Эмми расширились от ужаса, и она опустилась на стул.
Дэвид подошел к ней и ободряюще похлопал по плечу.
– Не кисни, детка, когда-нибудь эту картину будут оценивать в тысячи фунтов. И если кто-нибудь признает тебя за оригинал модели, то есть, узнает в тебе эту наяду – быть тебе в выигрыше. Это говорю я – Дэвид Шредер! Запомни!
И он осторожно поцеловал Эмми в лоб…
Гроули-холл был огромным древним строением. И сейчас, под потоками проливного дождя, он казался сделанным изо льда и черного дерева. Поколение за поколением достраивали его на свой вкус, пока он не стал таким, как сейчас. Окна разных форм и размеров располагались во всех возможных местах. Перед домом, там, где когда-то было множество клумб с цветами, сейчас, совершенно нелепая на фоне этого, пусть сумрачного из-за дождя, но все же такого милого сердцу добропорядочного англичанина пейзажа, громоздилась палатка-тент.
На площадке мокло десятка два автомобилей самых престижных марок.
Из приоткрытого палаточного полога доносился громкий визгливый голос, то и дело называвший номера лотов и их первоначальную цену. А редкий удар гонга извещал досточтимую публику о том, что вещь продана.
Аукцион по продаже богатой коллекции лорда Джеймса Гроули подошел к своей кульминации. Настала очередь картин.
Среди участников аукциона было немало истинных ценителей искусства. А толстосумы, среди которых преобладали так называемые «новые англичане», разбогатевшие в основном на спекуляциях с военными поставками Второму фронту, держали при себе искусствоведов-советников.
Аукционист был расторопный малый, похожий на опереточного актера-любовника: прямые набриолиненные волосы и черные, слегка подкрученные кверху усы.
Он картинно закатывал к небу свои маленькие нахальные глазки, когда лот набирал значительную сумму. И важно ударял в гонг, с видом победителя оглядывая публику.
– Продано! – эта сакраментальная фраза аукциониста встречала неизменное одобрение собравшихся.
– Дамы и господа! Прошу внимания! – аукционист сделал актерскую паузу. – Четыре рисунка и портрет «Наяда» работы знаменитого нашего соотечественника Дэвида Шредера!
Зал восторженно загудел в ответ.
– Дамы и господа! Коллекция продается целиком. Таково условие аукциона, – ведущий откашлялся. – Торги мы начнем с двух тысяч фунтов.
Замелькали поднятые руки. Аукционист начал счет:
– Три тысячи фунтов? Кто больше? – он торжественно оглядел зал.
– Три с половиной! – громко произнесла дородная дама в норковой пелерине.
– Четыре с половиной! – дама с неприязнью посмотрела на крупного осанистого мужчину в клетчатом пиджаке, который сидел как бы в стороне от основных участников торгов.
И по тому, как небрежно был повязан его шейный платок, и как с растяжкой и едва уловимым акцентом произносил он слова, было понятно, что в игру вступил иностранец.
– Пять с половиной тысяч! – не уступала дама.
Ее щеки покрылись пятнами, а глаза метали молнии в сторону соперника.
– Семь тысяч с половиной! – иностранец даже не посмотрел в сторону конкурентки.
Он не спеша достал из накладного кармана блокнот и стал делать в нем какие-то пометки маленьким карандашиком.
Аукционист почувствовал «крупную рыбу» и придал торгам темп.
– Восемь тысяч! – дама взмахнула перчаткой.
– Десять тысяч! – иностранец выкрикнул цифру, от которой по залу пронесся ропот.
– Десять тысяч с половиной! – не очень уверенно произнесла дама, с нескрываемой ненавистью глядя на соперника.
Но иностранец и не думал сдаваться:
– Двенадцать тысяч! – прозвучало в ответ после непродолжительной паузы.
– Двенадцать тысяч – раз! – закричал аукционист.
Зал напряженно затих.
– Двенадцать тысяч фунтов за несколько шедевров Дэвида Шредера! – солировал аукционист.
Зал ответил молчанием.
– Двенадцать тысяч фунтов – три! Продано! – удар гонга был такой силы, что у публики едва выдержали барабанные перепонки.
И сразу к иностранцу бросились со всех сторон. Трясли его руку, хлопали по спине. Журналисты щелкали фотоаппаратами. Один из них подскочил к покупателю с микрофоном и, не давая опомниться, затрещал: – «Местная радиокомпания». Пожалуйста, сэр! Ваше имя! Я хочу, чтобы вся Англия знала, кто приобрел изумительную коллекцию картин Гроули-холла.
– Не думаю, что мое имя обрадует англичан-патриотов, – пробурчал иностранец, пытаясь отделаться от назойливого репортера.
