бросила на чашу весов весь сарказм, чтобы вывести его из себя, заставить страдать так, как страдает она. Она ненавидела его и любила сильнее и сильнее. Как это мучительно своими руками убивать свою же любовь! Никому такого не пожелаешь!
Питер был раздавлен. Он слабо ориентировался в пространстве, он просто не мог в таком виде возвращаться на прием. Требовалась передышка, хоть на пять минут. Ему было необходимо попробовать восстановить остатки разорванного в клочья душевного равновесия.
Стоило закрыть глаза, и он видел перед собой ее в бликах от камина. Снова испытывал блаженную дрожь, как тогда, когда она прижалась к нему в душевном порыве. Чувствовал, как глаза ее манят, притягивают к себе! Она просто колдунья, синеглазая, темноволосая колдунья! И у нее есть власть зажигать лихорадку в крови. Он до сих пор не понимал, как сумел не упасть перед ней на колени тогда же, в пятнах света от пламени, как не обнял ее, не спрятал лицо в коленях. Почему не сделал этого? Но думать об этом было нельзя.
Он знал, что начни думать – и его будет разрывать на части, тянуть в разные стороны между разумом и желанием, жалостью и страстью. А он всеми силами души стремится лишь к одному: сберечь упоительное сознание, что он глубокой осенью вдруг почувствовал весну. Невероятно, что она испытывает к нему такие чувства, но и ошибиться было невозможно.
Ему сейчас необходим был собеседник, он не мог оставаться с собой наедине. Это было невыносимо – заглядывать в могилу его собственной любви. Он бесцельно брел длинными коридорами дома Гроули и только после третьего поворота его привлек какой-то необычный для этих стен сухой треск. Звук исходил из-за двери молодого Хадсона и с неравными промежутками продолжался без перерыва.
Фил Хадсон сидел на низеньком диване, перед ним на таком же невысоком столике стояла пишущая машинка, а сам хозяин машинки безостановочно, гоняя из одного угла рта в другой сигару, бешено строчил какой-то текст.
– А, Стоун, это вы, – безразлично проговорил Филипп, не отрываясь от работы. Руки у него были заняты машинкой, а дым от сигары все время норовил попасть в глаза, поэтому журналисту приходилось строить невероятные гримасы и прищуриваться, чтобы избежать дыма.
Питер молча поставил принесенное на край стола.
– Бла-го-да-рю вас, – в растяжку сказал Хадсон, боясь отвлечься от текста и потерять мысль.
Он, звонко щелкая клавишами, закончил абзац и поднял голову.
– Мы же с вами друзья, Стоун?
– Конечно, сэр.
– Вы не смогли бы выпить со мной того, что в этом графине? Посидеть, поболтать?
– Нет, сэр, спасибо.
– Все в порядке, Стоун?
– Да-да.
– Действительно все в порядке? Может быть, вам плохо?
– Нет, сэр. Может быть, немного устал…
– Я уверен, что вы устали. Уже почти час ночи.
Филипп решительно встал, обошел столик с машинкой, выкатил из угла большое мягкое кресло и, стоя за спинкой этого кресла, обратился к Питеру:
– Так, Стоун. Я хочу, чтобы вы присели со мной…
– Но, сэр…
– Садитесь и слушайте, раз не хотите беседовать со мной.
Он решительно подошел к двери и закрыл ее на засов.
– Я не случайно сегодня приехал сюда, – продолжал Филипп, чуть понизив голос. – Мне сообщили о том, что происходит сейчас там, в кабинете.
Питер медленно поворачивался лицом к Хадсону по мере его перемещений по комнате. Филипп внезапно прервал себя и подошел к дворецкому.
– Присядьте, Стоун, присядьте, – он легонько попытался усадить Питера в кресло. – Я пытаюсь говорить с другом, а вы стоите здесь с подносом и готовы, похоже, в любой момент ретироваться.
– Хорошо, – кротко согласился Питер и уселся в кресло, положив поднос и салфетку себе на колени.
– Вот так немного лучше, – улыбнулся Хадсон. – Я думаю, что премьер-министр находится там, в библиотеке.
– Премьер-министр, сэр? – слабо изобразил удивление Питер.
– Да, вам нет необходимости подтверждать либо отрицать. Премьер-министр, министр иностранных дел и посол Германии. А о чем они говорят, вы не знаете. Стоун?
– Боюсь, что нет, сэр.
– Вам это что, Стоун, совершенно безразлично? Никакого любопытства не испытываете по этому поводу?
– Понимаете, мистер Хадсон, я не должен испытывать любопытство ни по какому поводу.
– А если вдруг я вам скажу, что лорд Гроули пытается уговорить главу нашего правительства вступить в пакт с этими государственными преступниками из Берлина?
– Я думаю, сэр Джеймс действует из наилучших побуждений…
