Он пролез под скобой ограждения казенника огромной пушки, делящего здоровенную башню почти пополам и поёрзал на обшитой чёрной кожей сиденье, устраиваясь поудобнее. Прильнул к смотровому прибору. Поле битвы почти полностью было закрыто сплошной завесой чёрного дыма от сотен горящих танков. Но иногда ветерок давал возможность разглядеть что-либо в разрывах дыма. Вот и сейчас Столяров умудрился рассмотреть, как десяток атакующих железнодорожную насыпь «тридцать четвёрок» встретили тяжёлые немецкие зенитки, разом открывшие огонь. Полетела прочь башня одной машины, вздрогнул и окутался солярным чадным огнём второй танк…[55] Неужели немцы прорвались, а это наши решили обойти с тыла?! Но нет… Что-то не то… Он присмотрелся повнимательнее. Твою ж мать!!! Цейсовская оптика выхватила огромный, гораздо больше обычных немецкий крест на башне. Теперь отличия стали заметнее: нестандартная командирская башенка на башне, другие гусеницы, знакомый разлапистый венчик антенны рации, так непохожий на наш прут. Немцы на наших машинах! А кто же стреляет?! Набежавшая слеза замутила глаз, вжатый в резиновый набалдашник бинокулярного прицела, но разум дорисовал картинку — одетый в закопченную гимнастёрку красноармеец со снарядом в руках… Наши бьют! Из трофейных орудий![56] Ура! Жги гадов! Смерть сволочам!..
«Тигр» вздрогнул. Мягко зарокотал двигатель. Александр оторвался от просветлённых линз и удивлённо глянул вниз и наткнулся на большой палец Иванова, поднятый к верху. Надсаживая горло, тот проорал:
— Готов, старшина?
— Готов, товарищ майор!
— Поехали!..
Полуавтоматика послушно отвела назад массивный затвор. Извлечённый из боеукладки «Pzgr40» скользнул внутрь ствола. Микроскопическими движениями Александр подгонял треугольник шкалы под срез башни вырвавшейся вперёд длинноствольной «четвёрки», которая вот-вот должна была ворваться на позиции артиллеристов. Ещё немного… Ещё… Палец вдавил кнопку электроспуска. Грохнуло! Пушка качнулась назад, сжимая компенсаторы. Открылся затвор, выбрасывая зазвеневшую гильзу, но дыма от выстрела было на удивление мало. Коротко прошипел сжатый воздух, продувая ствол. Всё это как-то прошло мимо майора, с напряжением следившего за донным трассером бронебойного снаряда, летящего в цель. ЕСТЬ! Он заорал от возбуждения, когда огонёк исчез в кормовом листе «Т-IV», в следующий миг танк взорвался, превратившись в один большой пыльно-огненный клуб.
— Горит, старшина! Горит, сука!!!
Новый снаряд лёг в привычное ложе. Столяров играл педалями поворота башни словно органист. И следующая цель вползла в прицел. Выстрел! Трассер влип в плоский кормовой лист самоходки. «Фердинанд» замер на месте, затем как-то лениво зачадил. Вначале нехотя, а потом всё сильнее и сильнее…
— Давай, старшина, вперёд, к нашим…
— Ото ж!
«Тигр» двинулся вперёд, плавно набирая скорость. Александр вдавил педаль спаренного пулемёта в пол, ведя огонь по выдвинувшимся вперёд сапёрам врага. Иванов подтвердил первое впечатление о себе. Он действительно оказался водителем виртуозом. Пятидесятишеститонная махина шла плавно, словно легковушка, чуть подрагивая на неровностях, окутавшись облаком пыли. Старшина что-то орал, и прислушавшись, майор расслышал: «…тогда нас в бой пошлёт товарищ Сталин, и Ворошилов в бой нас поведёт!» Майор подхватил:
Трофейный «тигр» подчинился воле советских танкистов. Он мчался по выжженной земле, давя гусеницами немецких гренадёров, не понимавших, почему ИХ танк воюет против своих создателей? Хлестал башенный пулемёт огненными струями трассеров. Попавший на пути напоминающий гроб на гусеницах бронетранспортёр тяжёлая махина протаранила, словно не заметив препятствия на своём пути, превратив своими широкими траками сталь корпуса и плоть врагов в единое целое… Столяров бил из пушки по всему, что попадало ему в поле зрения. А танк ШЁЛ! Шёл вперёд, неся экипаж к своим…
Чёрный дым стелился над выжженным дотла полем, низкой широкой полосой, когда из него выпрыгнул идущий на полной скорости немецкий «тигр». Ловко увернувшись от выпущенного по нему снаряда, танк добавил скорость, и чуть качнувшись, буквально вскарабкался на неуклюжую тушу французского «В-1bis-Flamingo»,[57] изрыгающего столбы пламени из своего огнемёта. В грохоте боя никто не расслышал жалобного визга рвущегося металла, но, качнувшись, «T-VI» раздавил моторное отделение уродливого детища лягушатников, и, соскочив со смятого корпуса, ловко влепил в борт полосатой «пантере» увесистый снаряд. От внутреннего взрыва та разлетелась на куски, а «тигр» помчался дальше.
— Чёрт знает что творится!
Выругался командир батареи майор Бойко и, решившись, отдал команду:
— По этому немцу не стрелять до тех пор, пока он сам по нам не начнёт! Что-то тут не то…
Между тем «тигр» вырвался на предполье и стал разворачивать башню назад, к врагу, не снижая скорости. Артиллеристы видели, как раз за разом дёргалось его орудие, посылая снаряд за снарядом по своим. Но своим ли? Наконец танк приблизился уже метров на двадцать к линии обороны полка, когда откинулся люк, и высунувшаяся из него рука замахала чем-то белым.
— Никак, сдаются фрицы?!
Новость мгновенно облетела сражающихся. А танк с натугой преодолел ров, и качнувшись на бруствере, спрятался в глубокой воронке от тяжёлой фугаски. Двигатель смолк. Открылись люки, и оттуда, пошатываясь, вылезли двое грязных, измотанных людей, покрытых щетиной. Спустившись на землю под дулами автоматов, они обнялись, потом тот, что пониже, с пронзительно зелёными глазами выдохнул:
— Добрались, старшина…
Глава 26
— Давай, родимые! Давай! Там наши гибнут!
Обслуга носилась, словно наскипидаренная. Остро воняло лаком и эмалитом от свеженаложенных на пробоины заплат. Лётчики торопливо жевали, запивая пищу компотом и чаем. Суетливо бегал врач, раздавая пилотам коричневатые таблетки лекарств. Те морщились, но послушно глотали. С лязгом заправлялись тяжёлые патронные и снарядные ленты в ящики, подвешивались под плоскости сигары «катюш», тяжёлые фугаски, и выливные приборы для фосфора.
— Давай, ребятушки, давай!..
Взрыкивают могучие моторы, выстреливая из патрубков клубы белого дыма. Схватывают, вырывается пламя и лижет бронекокон синеватыми язычками. Пригибается трава воздушной струёй от бешено молотящего винта. Уходят в воздух штурмовики. На Запад. Туда, где уже две с лишним недели громыхает и трясётся земля. Где в небеса до самых облаков вздымается стена дыма. Где льётся кровушка человеческая не ручьём — рекой… И взмывают ввысь самолёты: штурмовики и истребители, бомбардировщики простые и пикирующие. Резня идёт. Самая настоящая. На земле и в небе. Подстёгнутые фенамином пилоты выкладываются на все двести процентов. Не щадя себя и технику. Три вылета в день — мало. На четвёртый идут. И сыпятся с небес бомбы и ракеты на вражеские головы, бьют почти без остановки пулемёты. А над ними, в отчаянной голубизне небес дерутся наши «ястребки» с лучшими асами «люфтваффе», присланными
