А. Ниман
Питер Мариц — юный бур из Трансвааля
ГЛАВА ПЕРВАЯ
В 1878 году, в январе, по долине Нильстрома, к северу от Претории, медленно ехал чернобородый всадник на сильной лошади буланой масти. Рядом, держась за стремя, шагал высокий, стройный юноша, не отрывая тревожного взгляда от всадника. Это был рослый человек в темной блузе, перехваченной поясом из буйволовой кожи. На нем висел охотничий нож, за спину было перекинуто ружье, через плечо шла перевязь с патронами на груди, на ногах — высокие сапоги со шпорами. Лицо всадника было наполовину закрыто широкополой шляпой, из-под которой виднелась окровавленная перевязка из обрывков грубого холста.
Вдруг всадник пошатнулся. Умная лошадь остановилась.
— Ты слабеешь, отец! — воскликнул юноша.
— Да, силы мои иссякают. Возьми Скакуна под уздцы и веди в Пещеру Смерти. До дому мне не доехать...
Они свернули с дороги в ущелье, и лошадь зашагала по траве, побуревшей от зноя, лавируя между огромными колючими агавами, кактусами и ползучими растениями. Вскоре они свернули влево и, следуя по дну прозрачного звенящего ручья, вступили в гулкую пещеру, из которой вытекал ручей. Их голов почти касались причудливые иглы и стрелы сталактитов, слабый свет просачивался из какой-то трещины в своде пещеры и падал на груды черепов и костей, устилавших все ее дно.
— Помоги мне сойти.
Юноша протянул отцу свою крепкую руку, и раненый, опираясь на нее, с трудом слез с лошади и опустился на влажную почву.
— Дай мне напиться, — сказал он.
Утолив жажду, он долго молчал, потом, медленно раскрыв глаза и тяжело переводя дыхание, проговорил:
— Слушай внимательно, Питер Мариц. Это моя последняя беседа с тобой.
Юноша устремил на отца горящий взор, стараясь запечатлеть в своем мозгу завещание умирающего отца.
— Передай привет матери, братьям и сестрам. Будь честен, мужественен и трудолюбив. Ты получишь в наследство от меня честное имя Бурмана, — не запятнай его трусостью или бесчестием. Тебе предстоят трудные испытания, и они уже близки. Тучи надвигаются на нашу родину, хитрый и могущественный враг хочет ее поработить...
Он смолк и опять закрыл глаза. Лицо его быстро бледнело... Вдруг он сделал резкое движение раненой головой и раскрыл глаза, внезапно вспыхнувшие огнем.
— Помни: у нас только один единственный враг — это англичане! Ты видишь рану на голове своего отца? Ее нанес мне исподтишка зулус. Он скрылся, мы не видели его, но я знаю: это зулус. А груды костей вокруг нас — видишь их? Это кости зулусов. Много лет тому назад мы, буры, положили здесь несметное число зулусов. И твой отец — не последняя жертва... Но кто направил на меня руку убийцы? Кто сделал зулусов нашими врагами? Хитрые англичане! Наши единственные враги! Они понимают, что легче справиться в одиночку и с бурами, и с зулусами, и с кафрами, и со свази, и с другими племенами, чем сразу сражаться со всеми. Их стремление ясно: завладеть всей Южной Африкой. Они убаюкают нас сладкими обещаниями и нападут на зулусов. Потом наступит наша очередь. И близок час, когда вам придется вступить в борьбу с войсками королевы[1]. Вспомни тогда, сжимая в руках ружье, которое я тебе вручаю, мои последние слова: наш враг — Англия!
— Не забуду! — воскликнул Питер Мариц, склоняясь над отцом, который протягивал ему свое ружье.
Их руки встретились и замерли в крепком, последнем пожатии. Потом рука отца бессильно разжалась, он откинул назад голову, и свистящее дыхание вырвалось из его уст. Минуту длилось напряженное безмолвие... Вдруг по большому телу бура прошла судорога. Мгновение — и перед Питером Марицем лежал бездыханный труп любимого отца.
Он долго сидел в печальном безмолвии, жадно вглядываясь в дорогие черты умершего, перебирая в своей памяти бесчисленные картины совместной счастливой жизни с отцом. Как отец обучал мальчика сидеть верхом на лошади; первые уроки грамоты; как они кочевали в походной повозке по тучным степям и по долинам Трансвааля; как ходили на охоту и отец учил его владеть ружьем — и много-много светлых, безмятежных, счастливых картин пронеслось в его памяти... Теперь все это оставалось позади, и Питер Мариц чувствовал, что для него, старшего в семье, начинается новая, серьезная и ответственная жизнь, полная трудов и опасностей. Но он ни того, ни другого не боялся. С твердой решимостью выполнить завет отца взглянул он в последний раз на дорогое лицо, закинул за спину отцовское ружье и, взяв Скакуна за повод, покинул пещеру.
Перед ним стояла теперь задача — разыскать свою общину, которая перекочевала в новое место за то время, что они с отцом странствовали в горах. Время близилось к вечеру, и приходилось спешить. Он вышел на дорогу, вскочил на коня и повернул его вправо — на тропинку, по которой шел сюда с отцом. Но Скакун заупрямился, уперся всеми копытами в землю и, фыркая, стал подниматься на дыбы.
— Ладно, ладно! — пробормотал Питер Мариц. — У тебя чутье верное.
Он хорошо знал Скакуна и, решив не сопротивляться, свернул влево, в густую чащу.
Тропка извивалась между скалами, поросшими лесом. Навстречу всаднику доносилось фырканье павианов, вскоре превратившееся в какое-то дикое гоготанье. Потом на вершине одной скалы вдруг мелькнула тень огромного павиана, затем другая, третья. И вот они сотнями обступили тропинку. Они гримасничали, скалили зубы, делали вид, что собираются кинуться на него. Юноша снял ружье и направил дуло к ближайшей группе обнаглевших обезьян. Они отпрянули назад. Так, с ружьем наготове, он и подвигался в темневшем лесу, однако не выстрелил, потому что знал нрав этих животных: стоило убить или ранить хоть одного павиана — и они все с остервенением набросились бы на него и растерзали.
Выбравшись из чащи, Питер Мариц крепко надвинул свою шляпу, пригнулся к седлу и дал волю коню. Скакун помчался стрелой — недаром получил он свое прозвище. Это была необыкновенно выносливая и резвая лошадь, примечавшая дичь ранее самого охотника и догонявшая не только антилопу, но и страуса.
Между тем наступила ночь. Мириады звезд высыпали на небе, поразительно яркие, сверкающие, какие бывают только в южных странах. В безмолвии ночи ухо юноши ловило дальний вой шакалов, хохот гиен, покинувших свои логовища и выходивших на добычу... Вдруг над равниной пронесся звук, от которого разом все смолкло, а тело Скакуна содрогнулось: это лев зарычал в отдалении. Лошадь кинулась галопом, не сбиваясь все-таки с раз принятого направления, которое Питер Мариц узнавал по звездам. У него только кудри развевались по плечам в вихре стремительного бега, и он крепче прижимался к седлу.
Но вот впереди, в отдалении, мелькнул красноватый свет. Ближе и ближе — и Питер Мариц уже не сомневался, что этот свет исходит от костра. Сердце его радостно затрепетало. Еще минута — и зоркий глаз юноши уловил смутные очертания громадных фургонов с круглым парусиновым верхом, длиннорогих быков и обнесенный веревками загон. Внутри лагеря пылало множество костров, и возле одного из них юноша увидел многолюдное сборище членов своей родной общины. Чутье не обмануло верного Скакуна!
