– Стоило бы, конечно, – раздумывал Розниек. – Впрочем, давай повременим, проанализируем эту личность всерьез.
– Да он весь как на ладони. Весьма мрачный и неприятный субъект. Служил в германской армии, пьет без просыпу.
– Причинял ли он кому-нибудь зло умышленно? Людям или, может быть, скотине, которую лечит?
– Врать не буду, такого за ним не замечалось. А скотину и вовсе он уважает больше, чем людей.
По камням они перешли речку.
– А куда ведет эта тропинка? – поинтересовался Розниек.
– К шоссе, к автобусной остановке.
Следователь раскрыл портфель и, достав необходимые приспособления и химикалии для фиксации следов на песке, вновь пересек речку, но в обратном направлении.
XII
– Ваша фамилия, имя, отчество? – Стабинь в упор смотрел на сидевшую перед ним женщину средних лет. На ней была синевато-серая шерстяная кофта домашней вязки. Женщина нервно теребила концы платка. Казалось, она того и гляди расплачется. Но это только казалось. Вилма Ошинь была не из тех, кого легко довести до слез. Ее, конечно, мучил страх, но это еще не означало, что она тотчас выложит все, что ей известно. Вилма была деревенской женщиной, со свойственной деревенским людям хитрецой. Прежде чем сказать, она всегда прикинет, выгодно ли ей. Это Стабинь уловил сразу: и по тому, с какой осторожностью она приоткрыла дверь колхозного красного уголка, и по тому, сколь медлительно осматривала стул прежде, чем сесть на него. Она явно выгадывала время для обдумывания ситуации.
– Я, дорогие, ничегошеньки не знаю, – плаксиво заныла она. – Откуда мне, простой крестьянке…
В глазах Стабиня мелькнула ирония.
– Разве для того, чтобы назвать свое имя, требуется высшее образование? – улыбнулся он.
Вилма несколько смутилась.
– Вы с сенокоса вызвали меня в контору разве только затем, чтобы узнать мою фамилию?
– Значит, вы все-таки догадываетесь, о чем пойдет разговор?
– Если о брате, то он про свои дела мне ничего не рассказывает. Только дерется, когда хватит лишнего.
– И часто это бывает?
Вилма сообразила, что сболтнула лишнее.
– Случается, – ответила она, – иногда под горячую руку.
– И как часто ваш брат выпивает?
Строгий тон Стабиня свидетельствовал, что уклончивые ответы его не устраивают.
Немного помолчав, чтобы собраться с мыслями, Вилма, растягивая слова, сказала:
– Пить он, конечно, пьет. Правда, теперь меньше. Раньше вообще ни одного вечера не бывал трезвый. Сейчас малость поутих… – Искоса глянув на инспектора и поняв, что тот ждет более точного ответа, она продолжала: – На неделе раза два надирается. А тогда бывает, что и дает рукам волю, но не в полную силу. Легонько. А чтоб мордобой учинить, упаси боже. Он не хулиган.
– Где он пьет? – спросил Стабинь.
– Дома. А то где же еще?
– А в четверг? Вот в этот, в последний. Где он был?
– В четверг? – задумалась женщина. – В четверг он не напивался.
– Напиваться, может, и не напивался, но выпил? Где?
– Откуда мне знать? По пятам за ним не хожу.
Инспектор, прищурив глаза, пристально глядел на женщину.
Вилма Ошинь поежилась и покраснела.
– Неужто набедокурил, старый хрыч?
В этот момент дверь осторожно приоткрылась, и в красный уголок вошел следователь Розниек. Он присел на диван и стал с интересом разглядывать тетушку Ошинь.
В наступившей тишине было слышно, как тикает будильник на книжной полке.
Стабинь отодвинул листок протокола, пробежал глазами написанное и продолжил допрос:
– Так где же он был в четверг?
– Вам лучше знать, коль он чего натворил. – Женщина явно пыталась словчить.
– Мы-то, конечно, знаем. И вы тоже знаете. Так что в прятки играть не будем. Где в четверг напился ваш брат?
– Ну тогда, видать, у… – Ошинь наморщила лоб.
– …Уж не у Катрины ли Упениеце в Межсаргах? – подхватил Стабинь и, довольный тем, что ему удалось блеснуть смекалкой, подмигнул Розниеку.
Розниека передернуло так, что под ним скрипнули пружины дивана.
Нос Вилмы побагровел, кровь прихлынула к щекам.
– Ах, Езус Мария! Значит, так нахлобыстался, что его понесло в Межсарги?! Боже милостивый, сжалься над грешной душой! Он же в пьяной дури не соображает, что творит.
– Вот она, какая симфония! – Бросив победный взгляд на Розниека, Стабинь вновь обратился к допрашиваемой: – Стало быть, вы все же знаете, где в тот вечер был ваш брат?
От этих слов Ошинь сразу как бы очнулась и пугливо посмотрела по сторонам.
– В какой такой вечер?
– В минувший четверг.
– Откуда мне знать. Это вы сказали, что он был в Межсаргах.
– Будто вам неизвестно, что он туда часто наведывался.
– Первый раз слышу, – испуганно выдохнула Вилма.
Вскочив со стула, Розниек зашагал по комнате, затем спросил:
– Приблизительно в котором часу Ошинь в четверг вышел из дому?
– Корову я уже подоила. Стало быть, около девяти.
– Куда он собирался идти?
– Не сказал куда. – Ошинь испуганным взглядом следила за каждым движением Розниека.
– Во что он был одет?
– Как всегда, в серый пиджак.
– А брюки?
– Брюки? Темные, наверное.
– В какую сторону он ушел?
– К лесу.
– Кто в той стороне живет?
– Там несколько хуторов.
– И Межсарги тоже?
– Они дальше.
– В котором часу он вернулся?
– В четверть третьего.
– Откуда вы знаете?
– Мне надо рано вставать, корову доить, вот и поглядела на часы, могу ли еще поспать.
– На следующее утро одежду ему чистили?
– Чистила, вывалялся где-то в грязи.
– И пуговицы пришивали?
– Да у него всегда так: как сковырнется на своем протезе, упадет, так пуговицы от штанов и отлетают.
Розниек выстреливал вопрос за вопросом, не давая Вилме Ошинь возможности собраться с
