Только что получила твое письмо. Рада ему бесконечно. Теперь в моей жизни появился совсем другой смысл. Я знаю, у тебя есть семья, своя жизнь. Я ничего не требую, пойми меня правильно. Но ты вернул мне молодость. То, что ты жив и что я тебя увижу, придает мне новые силы жить и работать.
Дорогой мой Яночка, очень бы хотелось съездить в Ригу и встретиться с тобой. Но ты ведь очень занятой человек, большой начальник. Быть может, все давно позабыто?
Жизнь моя течет, как говорят, через пень колоду. Мать совсем спятила. Снова взялась за старое. Словом, тут творится такое, что в письме описать невозможно. Только один ты можешь мне помочь. Ты для меня всегда был самым дорогим и близким человеком. Яночка, найди время и приезжай! Мне очень нужен твой умный совет. Посетим дорогие нам места – сходим к большому обрыву, к старому дубу. Лето уже близко, и там опять будет очень красиво.
Катыня.
Межсарги, 20 апреля 19… года'.
Опять я тебе пишу. Послала два письма, а ответа как не было, так и нет. Может, почта плохо работает? Не дождавшись тебя, кое-что предприняла по своему разумению так, как, по-моему, поступил бы и ты. Может, я заблуждаюсь, столько ведь лет прошло. Это письмо посылаю с нашим бригадиром. Она едет в Ригу на совещание и опустит письмо на главном почтамте. Так что его ты уж получишь обязательно. Если ответа не получу, то, выходит, ты больше знать меня не хочешь. Хотя никогда я в это не поверю. Наверно, твоя работа и семейное положение не позволяют со мной переписываться. И все-таки приезжай. Это не прихоть. Это моя большая просьба.
Кате.
Межсарги, 18 мая 19… года'.
Последней была телеграмма третьего июня.
'Яник писем нет приезжай срочно надо поговорить. Катыня'.
Розниек провел рукой по лбу и погрузился в раздумье.
Итак, получив телеграмму, Леясстраут сразу же отправился в путь. Примечательно, что он не воспользовался служебной машиной, а поехал автобусом. Очевидно, не хотел привлекать к себе внимания. Неужели Леясстраут, получив письма Катрины, не стал бы ей отвечать? Возможно. Но ведь ответил на первое? И о чем надо было Катрине столь срочно поговорить с ним? Что скрывает за собой строка письма: '…тут творится такое, что в письме описать невозможно'? И что Катрина успела предпринять 'по своему разумению'? Вряд ли она стала бы писать письма и посылать телеграмму без серьезного повода. Но, может, телеграмма послана с умыслом – заставить Леясстраута приехать в Юмужциемс? И все-таки тут кроется нечто загадочное. Но что?.. что?.. что?.. Упершись коленями в письменный стол, Розниек слегка покачивался.
Леясстраут поехал в Юмужциемс тайком. Не исключено, что лишь для того, чтобы раз и навсегда поставить точки над 'и', то есть положить конец связи с Катриной Упениеце. Былое перегорело, остыло, и возврата к нему не было. Оно могло только повредить. Почему в таком случае он повез в Межсарги столь щедрый гостинец? Стоп! Розниека вдруг осенила догадка. 'А что, если в шоколадные конфеты что-то подмешано? Они остались нетронутыми. И, возможно, поэтому Леясстраут выбрал другой путь. Сомнительно, но тем не менее конфеты надо проверить, на всякий случай назначу экспертизу…'
Розниек нажал кнопку селектора.
– Вызывайте! – коротко приказал он секретарю.
Леясстраут вошел медленно и тяжело. Вид у него был изрядно помятый. Ранее элегантный костюм теперь выглядел мешковатым. Зато поседевшие виски вполне гармонировали с морщинами на бледном лице. Нос заострился, глаза ввалились и погасли.
– Садитесь, пожалуйста! – Розниек встал и указал на стул по другую сторону стола. – Надеюсь, мы сможем продолжить наш разговор?
Леясстраут утвердительно кивнул головой и сел.
– Стало быть, Катрина Упениеце и ее мать ваши знакомые с довоенных времен? – Розниек достал из ящика голубой бланк протокола.
– Да. У Каролины Упениеце я в свое время батрачил. В ту пору вся округа величала ее помещицей. А Катрине… – Леясстраут умолк и украдкой вздохнул.
– Почему вы не возвратились в Юмужциемс сразу после войны?
– Да, Кате я действительно очень любил, – закончил мысль Леясстраут. – Это длинная и печальная история. Несколько лет я провалялся сначала в госпиталях, а затем в санаториях. Осколки снаряда попали не только в ногу, но и в легкие… Женился на медсестре, которая ухаживала за мной, как за малым беспомощным ребенком. У своей жены я в неоплатном долгу до конца жизни… Честно говоря, я боялся снова встретить Катрину. Это не так престо…
– И вас нисколько не интересовала судьба Катрины Упениеце?
Леясстраут опустил голову.
– Разве мало семей распалось во время войны? А мы ведь не были даже зарегистрированы. Судьба Катрины, конечно, меня интересовала. Приехав, я узнал, что она, как и раньше, проживает в Юмужциемсе. Я даже видел ее издали. Узнав, что числюсь здесь в списках погибших на войне, решил, что так для Кате будет лучше. И если бы не моя фотография в журнале…
– Я вас сегодня не допрашивал бы.
– Не в этом дело. Я думаю, возможно, Кате осталась бы жива.
– Вы связываете смерть обеих женщин с вашей поездкой?
Леясстраут медлил с ответом. Он тоскливо поглядел в окно и глубоко вздохнул:
– И да и нет, сам не знаю. Попытаюсь рассказать вам все по порядку.
Катрина не скрывала своей радости.
– Янка!.. Все-таки приехал…
– Как видишь, приехал, Кате.
Леясстраут порылся в портфеле и выставил на стол бутылку французского коньяка и большую коробку шоколадных конфет.
– Какая роскошь! – всплеснула руками Катрина. – В молодости мы такого и не видывали… И сегодня не притронемся. Спрячу в чулан, буду лакомиться и вспоминать большого человека в Риге, бывшего моего Янку, батрака хозяйки.
– Где она теперь? – поинтересовался Леясстраут.
– Тут рядом, на лежанке. Никакая она больше уже не хозяйка. Состарилась, оглохла, почти ничего не видит. Все только бухтит и бухтит без конца.
Катрина подошла к двери и прикрыла ее.
– Вот она, жизнь, какая… все наши мечты нарушила.
– При чем тут жизнь. Виновата хозяйка. Разве ты забыла?
– Молоды были тогда и глупы…
Они стояли посреди комнаты и глядели друг на друга.
Внезапно Катрина спохватилась.
– Господи, что же мы тут стоим! Садись, Янис, а я кое-что поищу.
Проворно, как в былые времена, она вскочила на табурет и принялась шарить на верхней полке. Все такие же стройные ноги, стан как у девушки, только поседела изрядно.
