что его величество сегодня позабыл позавтракать и пообедать, срочно решил превратить закуску в ужин.
— А что в вашем понятии значит «нормально»? — уточнил шут. — Что-то конкретное, или просто, что вы не желаете об этом ужине распространяться?
— Это означает, — спокойно пояснил король, — что ничего выдающегося на этом самом ужине не произошло. Мы поели, выпили, побеседовали, как Ольга выражается, «за жизнь»… Кстати, почему она при этом столь упорно употребляет неверный предлог?
— Это диалектное выражение, — охотно откликнулся Жак. — Хотел бы я знать, как же это на самом деле звучит на вашем языке… А о чем вы с ней беседовали? О коллекции оружия вашего дедушки? А то я что-то сомневаюсь, что о политике или о придворных дамах… А о методах заточки мечей и о прочих тонкостях, о которых она беседует с Элмаром, вы бы вряд ли смогли достойно поддерживать разговор.
— Ты неисправим, — проворчал король, раскуривая трубку. — Почему ты считаешь, что воины непременно должны быть грубыми тупыми людьми, не способными говорить ни о чем, кроме оружия и своих боевых побед? Ты уже забыл, как ты неоднократно ошибался в людях именно из-за этого?
— Не забыл, — не стал возражать Жак. — Поэтому я и спрашиваю. Мне же интересно, какая она на самом деле, я ее почти не знаю.
— Что ж, если тебе так интересно… Тебе никогда не приходило в голову, что воины бывают разных типов? Солдат, который рубит мечом и стреляет из лука, человек, жизнь которого посвящена именно этому конкретному занятию и который только это и умеет толком. И офицер, который отдает приказы, кого рубить и куда стрелять, человек, который думает за солдата. Так вот, чтобы ты более не сомневался в умственных способностях баронессы Арманди…
— Я понял, — с готовностью согласился Жак. — Вы хотите сказать, что она относится ко второму типу. Этакая Афина Паллада… Все понятно, что ж тут непонятного. Именно поэтому вы произвели ее в лейтенанты гвардии и прочили блестящую карьеру?
— Положим, чин лейтенанта я бы ей дал в любом случае, ибо такова была награда, о которой она просила. А насчет карьеры… Я полагаю, что полусотня гвардейцев для нее не предел. Ей можно доверить хоть всю армию, справится. У нее прирожденный талант к военному делу, и если ее не будут зажимать из- за обычной в армии половой дискриминации, из нее выйдет весьма толковый генерал. Со временем. А уж о том, чтобы ее не зажимали, я позабочусь лично.
— А как вы определили ее выдающиеся способности? — поинтересовался Жак, отвлекаясь от художественной нарезки овощей для салата.
— Во-первых, известно ли тебе, что под ее командованием замок Арманди полтора года успешно сопротивлялся атакам дружины герцога Браско, вчетверо превосходившей по численности ее собственное войско? Да и то, ее войско было наполовину набрано из наспех обученных крестьян. Я интересовался ходом этой междоусобной войны и организацией обороны, и был потрясен. А кроме того, она дважды обыграла меня в «башенки». Тебе это что-то говорит? Если нет, поясню, что до сих пор это удавалось только покойному дедушке, который был выдающимся полководцем, и его стратегический талант успешно мог противостоять моей голой логике. Я вот ее еще в шахматы научу играть… Что я смешного сказал?
Жак отложил нож и посмотрел на короля чуть ли не с восторгом.
— Так вот оно что! Значит, все-таки Кира! Значит, вы намерены продолжать и развивать ваше знакомство, и не случайно вы все время так живо интересовались ее здоровьем и уединялись с ней под пальмами на балу! Ваше величество, я только не пойму — вы ее вычислили по пятнадцати параметрам, или у вас просто такая непреодолимая тяга именно к воительницам?
— Ну ты как скажешь… — поморщился король. — Я уже давно забыл про эти параметры, кстати, их шестнадцать. Хотя… — он на минуту задумался. — Как это ни смешно, она подходит по пятнадцати. Может, я действительно подсознательно определил именно то, что мне было нужно? Впрочем, ерунда все это. Насчет параметров, и насчет воительниц. Мне просто нравится эта девушка. С первого взгляда. Не знаю, почему, я ведь даже не знал, кто она и какая она, когда знакомился, а просто заметил, что она красивая…
— Уже нет, — вздохнул Жак и снова принялся за работу.
— Знаешь, мне это как-то безразлично. Не понимаю, почему все смотрят на нее то с ужасом, то с состраданием, а то и вовсе глаза отводят… Из-за того она и переживает. И, похоже, она основательно похоронила всякие мысли о какой бы то ни было личной жизни, и я так и не смог толком прощупать — из-за увечья или из-за убеждений. А то у воительниц бывают такие ненормальные убеждения, что путь воина несовместим с замужеством и рождением детей… Почему-то для мужчин совместим, а для женщин, видите ли, нет!
— Это было бы печально, — согласился Жак. — Я, конечно, точно не знаю, но подозреваю, что вы уже один раз таким образом обломались? А я-то ломал себе голову, почему у вас с ней не сложилось…
— Вот это как раз не твое дело, — нахмурился король.
— Ладно, это не мое дело. А как ваши успехи на этот раз?
— Говорю же, я не смог выяснить, как она относится к самой идее выйти замуж и иметь детей. Прямой вопрос мог быть воспринят, как издевательство, а окольными путями ничего выяснить не удалось. Что ж, будем знакомиться ближе, привыкать друг к другу… Должно же мне хоть раз повезти в личной жизни!
— Согласен, — отозвался Жак с максимальным оптимизмом. — А что, вас действительно ничуточки не смущает ее искореженное лицо?
— Жак, это просто смешно. Почему меня должны смущать такие мелочи? В конце концов, я всю свою жизнь каждый день вижу себя в зеркале, и за это время мое восприятие закалилось настолько, что меня трудно смутить каким бы то ни было недостатком внешности.
— Вечно вы преувеличиваете, — отмахнулся Жак. — Ничего такого особенного в вас нет. Просто у вас в семье все мужчины были красавцами, и вы среди них смотрелись не лучшим образом. Вот у вас и выработался определенный стереотип. Если бы вы росли при дворе вашего кузена Элвиса, вы бы считали себя неотразимым кавалером. Фигня это все. И вообще, вам Кантор что советовал? Вы пробовали беседовать с зеркалом?
— Да пошел он со своими советами, — фыркнул король. — Это он пусть Ольге советует. Я как-нибудь сам разберусь. Да и не годятся мне такие советы. Данный метод основан исключительно на самообмане, и чтобы добиться какого-либо эффекта я, получается, должен себя обмануть и заставить поверить в заведомую ложь. А я не тот человек, которого можно так просто обмануть.
Жак только вздохнул и, подняв крышку сковородки, стал переворачивать мясо.
— Что вздыхаешь? — проворчал король. — Хочешь что-то возразить?
— Да нет, — снова вздохнул Жак, перевернул последнюю ножку и снова закрыл сковороду крышкой. — Просто подумалось, что в нашем мире с этим проще. Если человеку так уж решительно не нравится то лицо, что ему досталось от бога, он может пойти и сделать пластическую операцию, и не задалбывать себя и окружающих.
— Если бы дело было только в лице… — король замолчал, уныло уставившись в стол, потом, вдруг оживившись, спросил: — А что, у вас такое делают?
— О, у нас чего только не делают… У нас, между прочим, запросто сделали бы Кире новый глаз и все прочее, и была бы ничуть не хуже прежнего. Вопрос только в цене.
— А если бы, скажем, это был не глаз, а, к примеру, конечность?
— Да запросто, были бы деньги. С тех пор, как белок научились синтезировать, это не проблема. А что?
— Да ничего. Просто у меня была небольшая прореха в одной версии, и теперь она благополучно заделана. Все совершенно верно, моя гипотеза была верна, единственное противоречие устранено. Я так и думал, что оно устранимо. Раз оно было единственным, оно просто обязано было быть таковым. Жак, как ты думаешь, может, мы все-таки выпьем по рюмочке, пока мясо жарится?
— Сейчас, подождите, — попросил Жак, возвращаясь к салату. — Я только перемешаю, заправлю, и нарежу колбасы. И хлеба. Пять минут. А что за гипотеза?
— А помнишь, ты мне задал интересный вопрос? Когда ты пришел меня навестить в первый раз?
— А, насчет Кантора? И что?
