В залу вступил последний глава Дома – Оттон Всевластный, который, видимо, очень торопился, потому что выглядел чуть менее невозмутимым и сдержанным, чем обычно. Прежде чем опуститься в свое кресло, он поискал взглядом Блюстителя Закона и вежливо кивнул ему. Блюститель Закона слегка побагровел, потому что кивок, конечно же, был издевательским. Уголовное дело против Оттона было заведено по всем правилам и давно уже крутилось, но пока не было вынесено решение о его виновности, а также пока Совет не снимет с Всевластного патриаршей неприкосновенности, с ним ну совершенно ничего нельзя было сделать.
Законники рвали и метали, они долго пытались хоть как-то прицепиться к Моргане – но ее они не сумели получить, потому что все время предварительного следствия она провела в больнице, и врачи даже не думали уступать Блюстителям Закона; пытались удовольствоваться хотя бы Реневерой, но за нее почему-то с яростью вступились не только Мортимеры, но и Всевластные. Постоянно грызться с двумя кланами на уровне выяснения деталей всевозможных процессуальных норм оказалось тягостно даже для Блюстителей Закона. Молодую женщину продержали в заключении раза в три дольше, чем это было позволено законом, но в конце концов вынуждены были выпустить. Снова ее удалось посадить в КПЗ лишь недавно, и законники предвидели – ненадолго.
А с Оттоном разбираться было намного сложнее. Он – не беззащитный обыватель или младший представитель какого-нибудь слабого или просто всеми нелюбимого клана. За Оттоном стоял сильный и упрямый клан, да и сам патриарх отлично знал, на что он способен. И потому от его поклона Боргиана Ормейна передернуло.
Как только закрылись двери, он поднялся, оправляя складки своей длинной – до пола – бело-красной одежды с широким воротом, уложенным на плечи, и заговорил с уверенностью, которую дает только многолетняя привычка к чужому повиновению:
– Сегодня мы обсуждаем два вопроса – основной: ратификацию закона об обучении детей, полученных в ходе осуществления Программы Генетического преобразования, под контролем Блюстителей Закона, и придание статуса клана семейству Айнар, – проговорил Боргиан, медленно отходя от ярости, в которую его привел кивок Всевластного. Мысленно он сделал пометку – расквитаться с ним в свое время – и отправил Оттона в конец длинного списка, тщательно хранимого в памяти. – Есть предложение обсудить эти вопросы именно в таком порядке и перейти к подведению итогов года…
– Есть возражения, – с места заметил Эндо, хотя старший сын Бомэйна Даро не успел спросить, есть ли возражения, да скорее всего и не собирался делать это. – Мне кажется, сперва лучше покончить с самым простым вопросом – с положением семейства Айнар. Потом перейти к вопросу более сложному.
– Ничего сложного в ратификации решения нет.
– В ратификации – нет, но закон еще не обсужден и предварительно не принят.
Боргиан не взглянул на Эндо с ненавистью, но такое желание у него возникло. Поневоле он обвел взглядом присутствующих и понял, что за предложение Дракона Ночи сейчас встанет большинство присутствующих, а проигнорировать главу одного из старейших кланов Асгердана – слишком откровенный жест. Это будет уже вызов, и добрая треть патриархов почтет своим долгом принять его. Старший сын Бомэйна был уверен, что сумеет заставить Совет принять закон без особых проволочек, ведь он выглядел совсем безобидным по сравнению, к примеру, с Программой Генетического преобразования.
Ну ладно. Не все ли равно, в каком порядке. Все равно примут – куда денутся. Боргиан подобрал складки хламиды и сел обратно в кресло.
С семейством Айнар разбирались недолго. Были вновь открыты двери, и по зову патриархов в залу смущенно (хоть и скрывала это смущение изо всех сил) вступила невысокая, но осанистая женщина в строгом белом костюме. В ее темных волосах пробивались седоватые пряди, и это было странно для бессмертной, которой она была, но придавало ее облику величественности. Ее трудно, просто невозможно было бы назвать красивой или некрасивой – она была выше подобных простеньких категорий.
Мэрлот, на руках у которого тоже имелся листок со сведениями о семействе, о котором он уже давно знал больше, чем остальные патриархи, – это же его потомок (правда, ныне покойный) был женат на представительнице семьи Айнар – с интересом посмотрел на Эдеру Айнар. Катрина была на нее немного похожа, надо признать.
Семейство было довольно крупным, оно уже вполне тянуло на клан, только вот доходы у него оставались низкими. Впрочем, доходы – это не главное. Семья уже владела изрядным куском земли, правда, не в столичном мире. Маго-генетический анализ показал наличие особого кланового типажа, особого гена, который несла в себе матриарх и передала своим потомкам. Айнар вполне стоили того, чтобы рискнуть и придать им статус клана. Если они окажутся слабыми, то быстро лишатся его – такое случается нередко.
Вопрос обсуждали меньше получаса, и в залу был принесен новый, еще сияющий свежим серебряным напылением жезл. Работники, молчаливые и бесшумные, словно тени, внесли еще одно кресло, поставили на свободное место, и уже здесь Эдера Айнар, конечно, все поняла, она на миг вспыхнула, но немедленно лицо ее приобрело прежнее невозмутимое выражение. Она приняла жезл из рук Боргиана Блюстителя Закона, и ее семейство стало кланом.
Ей дали время пройти к своему креслу и сесть, оправляя юбку, но когда Боргиан уже сделал движение встать, Эндо внезапно опередил его.
– У меня есть заявление, – произнес он.
На него взглянули выжидательно, а некоторые патриархи – с особым вниманием. Любой глава клана мог обратиться к Совету с заявлением, и никто не мог лишить его этого права, так что Блюстителю Закона было не заткнуть ему рот. Однако тот и не пытался. Зачем? Решив, что заявление тоже относится к числу «неважных дел», он лишь нетерпеливо поджал губы. Еще одно промедление.
– Я хотел бы, чтоб вы ознакомились с некоторыми документами, – сделав короткую паузу, продолжил Эндо.
Он не обернулся к Алвэру, не сделал ему никакого знака, но старший сын Дракона Ночи сам вытащил из-под кресла тяжелый саквояж, который неведомо как взялся там, и с трудом вытащил оттуда огромную стопку бумаги. Конечно, проще всего было бы держать эту кипу в подпространстве и вынуть ее оттуда, но в зале Совета нельзя было пользоваться никакой, самой простенькой магией.
Этот закон соблюдался строго, возможно, потому, что почти все в числе патриархов были архимагами, и возможное бурное выяснение отношений могло закончиться серьезной катастрофой. Страсти в зале Совета накалялись довольно часто, потому на всем здании лежала мощнейшая противомагическая блокада, а зал был еще укреплен кольцом «магического молчания». А в такой ситуации даже простейший телекинез был невозможен.
Боргиан с неудовольствием посмотрел на толстенную стопку бумаг, но когда Алвэр, раздавая присутствующим главам кланов по несколько листов из этой стопки, и не подумал предложить стопочку ему, нахмурился. Остальные патриархи с любопытством принялись изучать предложенные им бумаги, и очень скоро на большинстве лиц появилось особое выражение. Такое может быть свойственно лису, внезапно почувствовавшему, что он пересек свежий собачий след, или просто разумному и опытному в жизни человеку, почуявшему запах жареного.
Главы Домов задумчиво шуршали листами. Потом Мустансир, перегнувшись через подлокотник кресла, обратился к Реохайду Гэллатайн и поинтересовался:
– Нельзя ли ознакомиться с вашим комплектом документов? У вас то же самое?
Эта фраза оживила весь зал, и патриархи, углубившиеся в чтение, встрепенулись, стали заглядывать в бумаги соседей. Боргиан попытался сделать то же самое, чтобы понять, что же такое сын Эндо раздал всем, кроме него, хотя и так мог бы догадаться. Раз он стал единственным, кому не предложили экземпляр, значит, в бумагах есть что-то такое, что направлено против Блюстителей Закона. Просто вся ситуация была настолько неожиданна для него, он просто не представлял себе, что возможно нечто подобное, и потому растерялся.
– Откуда эти документы? – голосом, похрустывающим от холодка, спросила Рун Мэйх Даймен.
– А это правда? – осведомился Савэйн Таронт.
– Кто может подтвердить их подлинность? – спросил, вставая, Джоннон Талла Соннер. По натуре он был законник, строго придерживался пунктов и параграфов, потому представлял собой одного из самых преданных сторонников Блюстителей Закона. Но – только пока они придерживались законов сами. В глубине
