прежде каждое значимое решение Совета оглашалось публично, именно так, как сейчас. Правда, тогда и «публика» была значительно менее многочисленной, чем теперь, и взрослое мужское население города, достаточно влиятельное в своем кругу, чтобы принимать решения за округ, за квартал, за семью, вполне можно было собрать на одной площади.
Они вышли и встали кругом, олицетворяя собой власть Асгердана, и это почувствовал даже зверь- толпа. Словно поводья натянулись, удила вонзились в нежные губы, и взбесившийся скакун, которого неудержимо понесло к пропасти, отрезвел и встал, готовый повиноваться. Реохайд ждал тишины, и он ее, пусть относительную, дождался довольно скоро – людям и самим уже было интересно знать, что хотят им сказать сильные мира сего. К тому же они все-таки вышли – уже уступка.
Патриарх Гэллатайн поднял жезл, ало полыхнувший в солнечном свете червонным золотом и вставленными в навершие рубинами (подобная вольность в украшении древнего символа была дозволена лишь старшим, тем, для кого отступления сложились исторически).
– Советом было принято решение о клане Блюстителей Закона по совокупности предъявленных доказательств того, что клан злоупотребил данными им правами. Отныне клан Блюстителей Закона более не уполномочен представлять закон, осуществлять судебную функцию, а также санкционировать принятие тех или иных законом, налагать вето на решения Совета Патриархов, и именоваться будет в дальнейшем кланом Бомэйна Даро.
Площадь хранила молчание. Гэллатайн обвел взглядом членов Совета, и те, словно в ответ, стали поднимать жезлы. Один за другим… Воздержавшихся не было, и лишь один жезл остался опущенным – жезл в руке Боргиана Ормейна. Бывший Блюститель Закона обводил патриархов и матриархов взглядом, далеким от сдержанности, но и откровенной злобы в нем было мало. Казалось, старший сын Бомэйна не может и не хочет поверить в происходящее или же тратит сейчас силы на то, чтобы запомнить и мысленно зафиксировать всех своих врагов – на будущее.
Реохайд обернулся к Эндо, и тот, опустив руку с жезлом, взглянул на Боргиана. Помедлив, шагнул:
– Будьте добры знаковый артефакт, – холодно и бесстрастно произнес Дракон Ночи, имея в виду змейку – магическое существо и одновременно колдовскую вещицу, которая была отличительным признаком каждого законника и одновременно их оружием. Протянул руку.
Бывший Блюститель Закона от изумления даже сделал шаг назад.
– Будьте добры, – повторил Эндо, не дождавшись реакции.
– С какой стати? Откуда такая странная просьба?
– Мне нужно объяснять?
– Думаю, да. Разве Совет патриархов давал нам наших змеек? Этот артефакт был получен моим отцом еще до того, как он пришел в Асгердан.
– Был получен им от своего патриарха, – напомнил Эндо, странно улыбаясь. – Верно, не Совет вручил вам артефакты, но вы сами провозгласили их символом и знаком вашего положения. Так имейте же мужество до конца соблюдать закон, установленный вами же.
Немой обмен взглядами наблюдали почти все патриархи, но никто не понял его. Быть может, кто-то из них и догадывался, что скрывалось за обычным поединком взглядов, но оставил свои соображения при себе.
– Будьте добры, – в третий раз повторил Дракон Ночи.
Лицо Боргиана исказилось.
– Черта с два ты получишь мою змейку. Если считаешь себя вправе взять ее, так возьми! Возьми! – и слегка поддернул левый рукав.
На бледной коже всеми оттенками зеленого и желтого полыхнул драгоценный артефакт. Змейка, обвившаяся вокруг руки старшего сына Бомэйна, неподвижная, как браслет, выточенный из цельного драгоценного камня, даже не соизволила приоткрыть рубиновых глазок. Палец хозяина коснулся ее, и тут она ожила, приподняла точеную головку, приоткрыла рот, и пол солнцем блеснул жемчужный, тонкий, как игла, зуб.
– Прекрати, Боргиан, – бросил Реохайд. – Это недостойно.
Впервые старший сын Бомэйна не обратил никакого внимания на слова патриарха Гэллатайн. И на него самого – тоже. Он смотрел только на Эндо.
Впрочем, вопреки его ожиданиям Дракон Ночи нимало не растерялся. Он слегка усмехнулся и наклонил голову набок, будто любовался красавицей-змейкой, такой же прелестной, как и смертоносной. Бывший законник в какой-то момент даже подумал, что патриарху и воину нравится играть со смертью, и сейчас он попытается зачаровать артефакт, будто живое пресмыкающееся. Ощущение усиливалось тем, что зашевелившийся было магический браслет Боргиана снова замер.
Но через мгновение Эндо протянул к змейке ладонь и сочувственно позвал ее:
– Иди ко мне, детка.
Змейка не кинулась, не вонзила в палец неосторожного свой мягко сияющий жемчужный зуб. Она медленно потянулась к нему и перетекла, словно пригоршня живых огней, с запястья бывшего Блюстителя Закона на ладонь Дракона Ночи. И замерла там, уже не в виде браслета, а свернувшись клубочком.
Боргиан вытаращил глаза на это зрелище. Из горла его, перехваченного судорогой, вырвался неясный, бессмысленный хрип.
– Как… Как это возможно?.. Как это возможно, Дракон Ночи?
Эндо не удостоил его даже взглядом. Он разглядывал необычный артефакт так пристально, словно хотел угадать, в чем же его особенность, будто отлично разбирался в подобных вещицах (если так вообще можно назвать артефакт, обладающий до определенной степени собственной волей). Но от раздумий очнулся, как только почувствовал на себе пристальный взгляд старейшего из патриархов, Реохайда Гэллатайн, и, обернувшись, протянул ему ладонь со змейкой.
– Асгердан не может без Блюстителей Закона, – произнес он. – Думаю, система лишь выиграет, если эту роль на себя возьмете вы, Реохайд.
Но тот отрицательно покачал головой и даже слегка улыбнулся.
– Я предпочитаю блюсти традиции своего клана, – ответил он. – Я не приму этого положения.
Ответ мог бы показаться туманным, тем более что большинство имело весьма смутные представления и о клане Гэллатайн, и о его традициях. Но все главы центритских Домов прекрасно понимали, что пожелай Реохайд – и он стал бы главой Асгердана, мог бы добиться и учреждения монархии, возложить корону на свою голову. Влияние его было очень велико. И раз он не пожелал сделать этого, должно быть, у него нашлось немало веских причин.
Эндо повернул голову к Мустансиру, протянул ладонь ему. Но, видно, опасение перед артефактом было слишком велико, глава Дома Эшен Шема едва не отшатнулся прочь и отрицательно покачал головой. Он не желал брать змейку, а вместе с ней – все права и обязанности Блюстителя Закона.
Дракон Ночи заметался. Он был следующим по старшинству кланов и не знал, к кому же поворачиваться теперь – к тому ли, кто младше него, и насколько.
– А что сами-то? – с улыбкой спросил Реохайд, как всегда точно угадав причину заминки. – Готов ли ты принять положение Блюстителя Закона?
Эндо задумался, глядя на ладонь. Потом подставил змейке свое запястье.
Она не ужалила – с удовольствием обвилась вокруг запястья и замерла там. Боргиан злобно смотрел на предавший его артефакт. Вернее, нет, не злобно – со сложной смесью чувств, которую можно увидеть в глазах обманутого мужа.
– Полномочия, права и обязанности Блюстителей Закона передаются клану Драконов Ночи, – провозгласил Реохайд, обернувшись в толпе, запрудившей площадь.
Кто-то на всякий случай разразился приветственными криками, кто-то промолчал, но, когда Гэллатайн сделал длинную паузу, давая несогласным возможность возразить, никто не подал голос против. Подождав, старейший патриарх Центра повернулся к площади спиной и зашагал к дверям здания Совета, за ним – все остальные главы Домов. Никто из них не обращал внимания на Боргиана, но и не пытался воспрепятствовать ему уйти, хотя формально Совет еще не закончился, и бывший законник должен был присутствовать при завершении церемонии. Но когда он, даже не снимая белой мантии, направился к своей машине и торопливо сел туда, этим никто не заинтересовался.
Лишь, пожалуй, Мэрлот по природной осторожности и по своей привычке все замечать покосился вслед
