вестибюля висело несколько картин. Левая, хорошо освещенная, изображала зимний лес в снегу. Вернее, на переднем плане стояло несколько деревьев, у которых были видны лишь нижние части стволов, занесенные сугробами, а дальше, в просветах между ними, в сизой морозной дымке, серел хвойный лес. Но не это было главное: Игорь физически чувствовал, что в картине есть ветер, и он дует от нее, между стволами деревьев, прямо ему в лицо.
– Холодно, – поежился Игорь, дернув головой.
Отец присмотрелся к картине, подошел поближе, вернулся к коляске и задумчиво сказал:
– Иллюзия… Действительно от нее тянет холодом, – он с удивлением посмотрел на сына и, почему-то повеселев, покатил его к лифту.
Анатолий Евгеньевич за последнее время сильно похудел, стал злиться, по любому поводу тихим страшным голосом отчитывал сотрудников, которые ежились и поджимались. Работал он лихорадочно быстро, будто боясь что-то не успеть, бесконечно комбинируя программы для компьютеров и экспериментируя с приборами. Его фанатизм пугал и вызывал уважение.
Однажды перед сеансом в зал вошел огромный мужчина и сходу зашумел, заметив, что в зале никого нет, кроме Анатолия Евгеньевича и Игоря:
– Анатолий! У тебя помощников что ли нет, сам датчики приклеиваешь?
Есть, Август Семенович! – зло бросил Анатолий Евгеньевич, продолжая возиться с Игорем: – Но я им не доверяю. Им это дело безразлично, а для меня оно кровное!
– Понимаю, понимаю, – сбавил мужчина тон. – Но и они должны свои сосиски отрабатывать! Развинтились! Плюют в потолок…
– У меня не плюют.
– Ну что, будут результаты? Или ты для страховки?
– Будут!
– Мне бы твою уверенность. Ну, ладно. А что это за посторонний? – И Август Семенович показал на отца, стоявшего у окна.
– Отец, – коротко ответил Анатолий Евгеньевич.
– А!.. Извиняюсь… – он подошел к отцу, поздоровался за руку, поговорил о чем-то и, попрощавшись, ушел. На Игоря он не обратил внимания.
Сеанс начался. Опять появился гул, но далекий и прерывистый, будто кто-то разговаривал за горизонтом, поэтому фразы были рваные. Игорь в уме посчитал соединенные компьютеры – их было семь. А соединяли всегда девять. Гудение было яснее, когда работали все девять. Он подергал головой и стал стаскивать шлем. Сразу подбежал Анатолий Евгеньевич:
– В чем дело, Игорь?!
– Соедините девять, а то семь мало, – поворачивая голову попросил Игорь.
– Откуда ты знаешь, что включено всего семь?! – Анатолий Евгеньевич оперся руками о подлокотники кресла и впился сумасшедшим взглядом Игорю в лицо. – Зачем тебе еще два?!
– Мне так лучше, – выдавил из себя Игорь.
– Как ты узнал, что подключено всего семь?!
– Просто знаю и все, – уперся Игорь.
Ему не хотелось говорить про любопытное гудение, которое уже стало делиться на фрагменты.
– Игорь! – начал Анатолий Евгеньевич. – Я сделаю все, о чем ты попросишь, но говори мне, пожалуйста, обо всех твоих ощущениях, договорились?
– Да, – соврал Игорь и ему стало стыдно.
Этот разговор произошел в тот момент, когда в зале никого не было, кроме отца и Анатолия Евгеньевича. Отец стоял в стороне, с напряжением прислушиваясь к их диалогу, не вмешиваясь.
После этого Анатолий Евгеньевич вообще запретил своим помощникам прикасаться к Игорю, разгоняя их по другим работам во время сеанса, а когда было поздно – отправлял домой. Сотрудники были не против. Игорь видел, как им надоело с ним возиться. А Анатолий Евгеньевич пугал своей напористостью.
Компьютеры стали для Игоря своеобразным наркотиком, он испытывал удовольствие от ожидания чего- то необычного. Интуитивно он чувствовал, что в его увлечении, как у палки – два конца. Ему нужно было суметь удержаться на середине, до какого-то момента.
Но он не знал, до какого. У него все время крутилась в голове вычитанная в книге фраза, что за добро нужно платить, а за удовольствие – расплачиваться. Но его это не пугало. Каждый новый день он с напряженным нетерпением ждал очередного сеанса.
И снова он в зале со шлемом на голове. Анатолий Евгеньевич разогнал всех помощников. В этот раз гул был явственней и очень разнообразный. Он почти напоминал чей-то разговор, но речь была непонятной и шла в бешеном темпе, уследить за которым не было сил. Мешало электричество, гулявшее по всем цепям компьютеров.
Игорь всегда закрывал глаза при появлении гула, чтобы не отвлекаться. Он видел разноцветные мелькания, но проследить за ними не мог. Попытался рассмотреть внутренним зрением устройство компьютеров, однако там было столько непонятного, совершенно не похожего на схемы из книги радиолюбителя.
Гудение усилилось, стали проскакивать отдельные слова, отчетливые, быстрые. Речь была не человеческая. Игорь напрягся, пытаясь войти в разговор, преодолевая шумное поле тресков и электрических разрядов в недрах компьютеров. Его не пускало, но и не отталкивало. Тогда он рассердился и внутренне ударил по проводам, которые питали установку электричеством. Сверкнула ослепительная вспышка, и гудение на секунду затихло. Игорь услышал, как Анатолий Евгеньевич, проклиная нерадивость электриков, выскочил из зала чинить предохранители в щитке. Папа побежал ему помогать. Шлем они не сняли.
В этот момент у Игоря возникло удивление от вновь родившегося негромкого гула. Его кто-то увидел и осторожно потрогал. Но испугался и быстро отскочил. Игорь сразу понял, что это был ребенок. Не такой, как у людей, а какой-то очень быстрый и сообразительный. Ребенок позвал кого-то на помощь, и тут же появился взрослый – огромный, глубокий, добрый. За одно мгновение осмотрев Игоря, он сразу понял, кто перед ним, и хотел что-то сделать, но…
Анатолий Евгеньевич заменил предохранители, лампы на панели засветились, опять сильно загудело, но не так, как раньше, а мешающе, отодвинув взрослого и ребенка за высокий барьер, который они не могли преодолеть.
Непослушными руками Игорь стащил с головы шлем. В зал влетел Анатолий Евгеньевич, за ним отец.
– Ну что, продолжим! – деловито сказал он Игорю, взяв шлем в руки и намереваясь водрузить его на испытуемого. Игорь дернулся и, как мог, уклонился.
– Что такое, Игорь? – удивился Анатолий Евгеньевич.
– Устал, – выдавил Игорь.
Анатолий Евгеньевич внимательно посмотрел на Игоря, затем повернулся к отцу и разочарованно сказал:
– Устал так устал.
Когда Игоря усадили в коляску, Анатолий Евгеньевич вновь пристально посмотрел на Игоря и вдруг тихо сказал:
– А ведь ты что-то темнишь, Игорь.
Игорь промолчал. Отец замер.
– Ну да ладно, Бог тебе судья, – и он повернулся к отцу. – Игорь Игоревич, ты заметил, что твой сын что-то скрывает?
– Нет! – угрюмо ответил отец.
Анатолий Евгеньевич хмуро усмехнулся и покачал головой:
– Оба вы темните. Ладно. Это между нами, – и он отвернулся.
Домой ехали молча. Игорь только сегодня понял, что отец стал относиться к нему по-иному и тщательно скрывал это от него и от матери. Раньше Игорь не понимал, как на него смотрели люди. Сейчас словно пришло озарение: смотрели как на калеку. Водитель, возивший их, жалел его взглядом. Игорь сообразил, что в нем что-то изменилось, а к лучшему или к худшему – понять не мог.
