Он даже не заметил, что с каких-то пор у него перестало что-то падать с грохотом в голове. Струны иногда лопались, но не причиняли сильной боли, а вот голоса исчезли. Он стал вытеснять все эти думы музыкой из радиоприемника и различными передачами.
Он стал понимать, о чем говорили в транзисторе. Ему стало нравиться жить, а раньше он этого не понимал.
По радио рассказывали черт знает что между рекламами. Мир расширился далеко за пределы квартиры, даже за границу Земли.
Привезли Ирину. Игорь стал рассказывать ей смешные истории, услышанные им по транзистору. Она сначала ничего не поняла. Но он упорно объяснял ей и объяснял, в чем соль. И она поняла. Как они хохотали! Даже родители заволновались, прервали разговор и нагрянули к ним. Убедившись, что все в порядке, удалились. Клавдия Кузьминична шумно негодовала, что ее, кандидата физ-мат. наук, пытаются сбагрить на периферию, в какие-то захолустные Новые Фетюши директором дохлого института.
– Что я им, мальчик на побегушках! – гремела она. – Только идиот может поменять столицу, центр научной мысли, на окраину. Здесь скопление интеллекта, здесь врачи, а что там?! Что там, я спрашиваю?!
– Наука – блеф, – передразнил ее отец, вспомнив прошлое высказывание.
– Ну, поддел! – удивительным голосом засмеялась Клавдия Кузьминична. – Согласна! Но здесь хоть есть надежда! Вдруг что-нибудь откроют! И куда я с Ириной? В общем, послала их всех подальше. Свято место пусто не бывает: нашли замену. Есть у них начальник отдела, шибко шустрый, карьерист проклятый! Вот и пусть он едет к черту на кулички ставить умственные эксперименты, а между делом – коров доить.
Следующего сеанса Игорь ждал с тревогой и надеждой. Опять началось нехорошее гудение, и Игорь ударил по проводке. Анатолий Евгеньевич вновь бросился в коридор к щитку.
Взрослый ждал Игоря. Он как-то осторожно погладил его и ласково стал разбирать на части. Игорь сначала ничего не понял, затем неожиданно обнаружил, что внутри него спрятан весь их мир. Сведения обо всем мире и о жизни на Земле были в каких-то зернах с крепкой оболочкой.
Взрослый моментально узнал про Землю и про Солнце все, что было заложено в Игоре. Он бегло исследовал углеводные соединения, образовавшие неимоверный жизненный симбиоз. Он проследил развитие клетки, ее метаболизм, появление многоклеточных существ и высших организмов. Сразу высветилась вся эволюция жизни на Земле и та ошибка при сборке организма, которая проявилась в Игоре как его болезнь.
Взрослый немного удивился, при этом у Игоря мелькнула его мысль, что даже такие невероятные, по его понятиям, формы жизни, которые он прорабатывал лишь теоретически, реализованы во вселенной. Взрослый не вскрывал оболочки зерен, а как-то проникал в них, и Игорь все время был с ним рядом.
Исследовав все, взрослый посмотрел на Игоря и как бы сообщил, что теперь Игорь знает, что с ним такое, знает, что ему никто не может помочь, кроме его самого. Игорь все понял: командные нервы и обратная связь, соединяющие его мышцы со спинным и головным мозгом, были перепутаны. Нервы от пальцевых мышц левой руки соединялись с той частью нервной системы, которая командовала мышцами шеи. Почти все нервы были перепутаны таким образом, что создавали двигательный хаос. Когда Игорь только-только учился двигаться, то он глазами определял: для того, чтобы шевелились пальцы на левой руке, ему нужно было двигать шеей. И это несоответствие нервов и мышц проявлялось ошибками в движении, а различная сила импульсов, бегущих по нервам, превращалась в дерганье.
В этот момент Анатолий Евгеньевич наладил электричество. Опять вырос непреодолимый барьер в виде гула. Игорь вновь отказался от продолжения сеанса, сославшись на усталость. Слишком много обрушилось на него в концентрированном виде. И еще начали лопаться зерна глубинной памяти, обрушиваясь в сознание водопадом данных о себе и о жизни.
Анатолий Евгеньевич жестко сжал губы, но не сказал ничего. Игорь понял, что с ним у него будут неприятности.
Он не спал почти всю ночь, с трудом перебирая в уме свалившиеся данные, понимая, что никогда всего не поймет. Он догадался, что взрослый не дал ему ничего, он только подтолкнул его организм к правильной генной памяти, возбудив цепную реакцию в развернутом сознании. Он понял, что правильно присоединить перепутанные двигательные нервы не сможет, поэтому оставался единственный путь: нужно было пробивать новые тропы по имеющимся нервам от мозга к мышцам. И он попытался это сделать, но ничего не выходило. Внутри происходило только слабое шевеление. Не было сил. И тогда он сообразил, что для последнего рывка ему нужны компьютеры, которые непонятным образом присоединились к непонятному информационному полю вселенной. И он уснул в ожидании последнего сеанса.
Когда ехали в институт, отец стал беспокойно возиться на сиденье, искоса посматривая на сына и, решившись, рассказал, что у Анатолия Евгеньевича был сын, который тоже болел церебралкой. Он умер двадцать лет назад. Всю свою жизнь Анатолий Евгеньевич посвятил изучению этой болезни, хотя был физиком.
После этого сообщения у Игоря немного отлегло от сердца, и он по-иному стал смотреть на поведение ученого.
Но встретившись с Анатолием Евгеньевичем в компьютерном зале, увидев его сумасшедшие глаза, Игорь понял, что доверять ему нельзя. Внутренне сжавшись, он покосился на физика, приникшего к какому- то окуляру на приборной панели, и ударил по силовому кабелю. Энергия исчезла. Лампочки погасли. Анатолий Евгеньевич медленно разогнулся и уставился на Игоря.
– Ты знаешь, Игорь, – тихо и угрюмо начал он. – Это уже напоминает систему.
Игорь молчал, закрыв глаза. Он впитывал жизненную энергию из основы основ, из вселенского поля. Она ему была нужна, как воздух: для себя, для Ирины, для других больных.
Анатолий Евгеньевич покачался с пяток на носки и, не дождавшись ответа, медленно вышел в коридор. Отец подошел поближе к пультам, собираясь защищать сына любым способом.
Напитываясь энергией, Игорь напрягся и с рваным треском, дергаясь, с грохотом в голове, со слепящими вспышками света в глазах, пророс нервами от мозга в большой палец левой руки. Не обращая внимания на острую и жгучую боль, он стал пробивать каналы к остальным пальцам, затем к мышцам самой руки. Он взмок, как мышь, когда с трудом прорвался к правой руке и к ногам. Все мышцы его тела дрожали мелкой нервной дрожью, от которой было очень щекотно. Он до того обессилел, что не мог пошевелиться.
Дыхание стало шумным и прерывистым. Отец стоял посреди зала, сжав побелевшие кулаки, но, как будто зная, что происходит, не мешал ему.
Отдышавшись и немного придя в себя, Игорь попытался осторожно пошевелить пальцами на левой руке, со страхом ожидая результата. Ему пришлось приложить громадное усилие, чтобы сдвинуть пальцы с места. И они зашевелились так, как ему хотелось, без дрожи, при этом возникли очень странные, незнакомые ощущения. Было трудно, но интересно. Чем дольше он двигал пальцами, тем было легче ими управлять.
Он пошевелил рукой и сумел несколько раз согнуть ее в локте. С усилием поднял руку, будто нагруженную гирей, и содрал шлем с головы.
– Так, так! – услышал он победный голос Анатолия Евгеньевича. – Старого воробья вокруг пальца, значит?..
Отец Игоря быстро пошел наперерез ученому.
– Спокойно! Спокойно, Игорь Игоревич! – остановил его Анатолий Евгеньевич, подняв ладонь. – Я не такой кровожадный, как вы думаете.
Отец набычился и встал неподалеку.
– Что скажем, молодой человек? – елейным голосом спросил он у Игоря.
Игорь молчал, собираясь с силами. Подумав, сказал:
– Для вас наука важнее человека.
– Постой, постой! Значит, по-твоему, я – садист?! Это я?! Я, кто решил помочь тебе!..
– Минутку, Анатолий! – вмешался отец. – Дело не в твоей щедрости. Ты полностью отдался проблеме. У тебя сумасшедшее желание узнать о церебралке все, и ради этого ты готов разрезать на куски и растворить по пробиркам любого, годного для опытов. Средства для тебя закрыли цель. Тебе уже безразличны сотни и тысячи жизней больных. Проблема болезни для тебя стала главнее их судеб и жизней. Ты даже не заметил,
