Они прождали почти до вечера, потом сразу двое стражей вскрикнули. Их лица были обращены кверху. Хемуэль едва успел вскинуть голову, как увидел свою огромную стрелу, что с немыслимой скоростью неслась вниз к его башне. Раздались крики ужаса.
Хемуэль засмеялся, подпрыгнул и ухватил стрелу на лету. В ладони зашипело, запахло горелой плотью, Хемуэль вскрикнул от неожиданности, но не выронил, хотя стрела была накалена так, будто ее только что вытащили из горящего горна.
Советники застыли в ужасе, а Хемуэль в великом изумлении, даже не поморщившись от боли, рассматривал вернувшуюся стрелу. Она быстро остывала в его руке, все осторожно приблизились и в испуге смотрели на острие.
Там запеклась кровь, ярко-алые капли на глазах медленно застывали и на древке.
Хемуэль смотрел на стрелу в радостном изумлении.
— Свершилось? — спросил он изумленно. — Я поразил Бога?
Слуги молча пятились, на их лицах был ужас. Воины невольно отступили на шаг, бледные и потрясенные, копья и щиты в их руках мелко вздрагивали. Хемуэль расхохотался громче, он закинул голову и тыкал пальцем в небо.
— Свершилось! — прокричал он. — Я его поразил!
Советники склонились в поклоне.
— Да, великий царь.
— Вы все видели?
— Да, величайший, мы все подтвердим.
Он хохотал, поднимал стрелу, потом слизнул каплю запекшейся крови с наконечника.
— М-м-м, кровь Творца… Она солона, но для меня сладка!.. Я герой из героев! Я бог героев!.. Кто сказал, что Творец настолько уж силен? Ты, Харлаф?
Воин вздрогнул, вытянулся:
— Я лишь служу тебе, царь. А кто из вас сильнее, выясняйте сами.
— Достойный ответ, — крикнул Хемуэль. — Да, это спор героев, простые воины должны быть в стороне… Тем более когда идет спор героя с Богом! Но вы все видели, как я Его ранил стрелой? Может быть, даже убил?
Воины молчали, смотрели в каменный пол. Советники безмолвствовали. Хемуэль закричал, разгневавшись, так, что от его мощного голоса вздрогнули далеко внизу люди, а кони забились на привязях в страхе:
— Я всегда поражал насмерть! И сейчас повелеваю… Ввиду того, что Бог убит, отныне я буду именоваться богом! Отныне мне будете ставить храмы, мне приводить в жертву самых красивых девственниц! Мне принадлежит весь мир, все живое и неживое…
Он дико захохотал, лик его был страшен. Воины молчали, Хемуэль увидел, что все смотрят поверх его головы. Он резко оглянулся, в груди потяжелело. Небо быстро и страшно темнело. С запада появились тяжелые массы туч, косматых и мятущихся.
Советники склонили головы и обреченно переглядывались. Для Творца, создавшего мир, любой человек мельче муравья, ибо даже весь мир, в котором живем, для Всевышнего мельче песчинки на берегу моря.
И гнев Его будет ужасен.
Однако прошел день, тучи все так же неслись над городом, потом прошла неделя, месяц, год, и ничего не случилось. Хемуэль был объявлен богом, везде из камня высекали его статуи, сперва в рост человека, потом начали возводить гигантские, все больше и больше.
Города соревновались, у кого статуя живого бога Хемуэля будет крупнее, тем самым привлекая его милость, и перед таким изваянием жертвенник всегда был больше. И девственниц расчленяли не десятками, а сотнями.
Не говоря уже о военнопленных.
И даже советники перестали строить догадки, что же за кровь оказалась на острие стрелы Хемуэля, а стали говорить всюду, что старый бог убит, пришло время нового молодого бога.
Глава 4
Люцифер покачивался в восходящих потоках воздуха. Могучие крылья поддерживали его легко и давали странное чувство свободы и одновременно зависимости от этого мира. Он понимал, что если сложит крылья, то камнем упадет вниз, плоть разобьется о каменистую землю, а он снова окажется сгустком незримой силы.
Плоть любого живого существа хрупка и непрочна, но сколько дает дивных ощущений и как сладостно даже просто вот так парить в небе, чувствуя движение воздуха, что шевелит перья, пытается поднять или просто сдвинуть с места, как ликующе видеть на земле даже мельчайших мышей…
Он встрепенулся, на горизонте появилась темная полоска, а еще там начали подниматься желтые клубы пыли. Прежде чем успел остановить себя, его пронесло к тому месту, он успел пожалеть, что оставил тело такой большой и красивой птицы, и хотел было войти в плоть другой, чтобы длить наслаждение быть в телесности, но увиденное отвлекло от прочих мыслей.
Огромная армия на мохнатых конях мчалась в сторону большого города. Оттуда через распахнутые ворота уже выходила навстречу другая, поменьше, но Люцифер сразу определил, что горожане лучше вооружены, все в доспехах из плотной кожи буйволов, а выстраиваться начали так, чтобы впереди оказались люди с длинными копьями, которые сразу уперли тупыми концами в землю, обратив острые в сторону неприятеля. Следом встали в несколько рядов вооруженные мечами и топорами, а сзади собирались нестройные толпы лучников.
Он спросил:
— Ты видишь?
— Вижу, — ответил Голос настолько устало, что Люцифер даже подумал, как нелегко быть всевидящим и все понимающим, — это люди… увы, люди… животное начало в них берет верх над другой половиной…
Люцифер хмыкнул.
— Половиной?
— Другой частью, — уточнил Всевышний. — Пусть ее меньше, но Я замышлял, что она будет главной…
— Я вижу, — сказал Люцифер саркастически, — насколько главная… Смотри, с каким ожесточением набросились друг на друга!.. Ни одни звери так не истребляют себе подобных!.. Ликуют, посмотри… Как хорошо быть свободными!
Голос прозвучал глухо:
— Свободой надо уметь пользоваться. Чем свободнее держится человек, тем он ниже как человек и ближе к животному. Человек только тогда человек, когда соблюдает запреты!.. И чем запретов больше, тем он больше человек. А настоящие свободы совсем в другом… на высоком уровне их больше, чем у этих двуногих, которые предпочли возвратиться в разумных животных.
Люцифер сказал:
— Значит, у Тебя не получился Великий Замысел?
Голос Всевышнего прозвучал так, словно доходил из далеких-далеких мест, куда более далеких, чем известные ангелам Брий и Ацилут:
— Знаю, никто из ныне живущих не придет ко Мне. Как и дети их. Все, что Я говорил, будет забыто, а что запомнят — истолкуют по-своему да еще и переврут, как им удобнее. Сменится много поколений, прежде чем снова начнут вспоминать обо Мне и пытаться понять, зачем они, в чем смысл бытия…
Люцифер спросил с подозрением:
— Почему такая горечь в голосе? Говоришь так, будто Сам все это прошел…
На дальнем берегу реки, откуда не видать это сражение, мальчишка легким взмахом руки запустил
