И вдруг, словно дуновение ветра, накатило на Бастиана воспоминание, и вместо этого уверенного в себе коротышки увидел он себя, но молодого, такого же бесстрашного и полного сил – хоть в этом эти два парня были похожи: тот, далекий, проживший полную приключений и смысла жизнь, и этот, едва начавший свой путь.
Бастиан не думал о Луке, он был полон тем лихорадочным, беспокойным, неуемным счастьем своей ушедшей молодости и готовностью наделить им все живое на земле. Столь сладок был каждый вздох ветра в ту далекую пору, несущий в себе благословение тучных трав, а голубизна небесных далей так нежно отливалась в перламутровых тонах перистых облаков, что ему, перенесенному в прошлое, было даже тревожно.
Он не понимал тогда и сейчас всего этого тайного великолепия, излишества милостей солнца и ветра, самой жизни и приписывал все это лишь своим отличиям от других. Если и не Хозяин, то правитель, и никто не мог убедить его в обратном. Бастион был победителем, сделавшим свою судьбу, и вот сейчас он воочию встретился с тем, кто мог бы быть выше его. Не слова пилигрима и не удачливость, продемонстрированная Лукой, изменили его решение немедленно покончить с неопределенностью и отдать своим телохранителям приказ немедленно умертвить парня.
Нет, именно высочайшая непостижимость приходящих к нам извне милостей, мнительно предрекающих наступление скорой непогоды, убедила его сейчас в ненужности своего решения. Надо было следовать логике самой жизни и, выпустив Луку завтра на арену, позволить высшим силам решать за людей. И оттого, что разум покорился мучавшей его загадки, в нем сразу же возникло – вместе с испугом, нет, скорее с темным безмерным ужасом и одновременно с нарастающей лавиной восторга – предположение чуда, великое долгожданное ликование по поводу того, что мир жизни, с которым он уже почти сжился, мгновенно разоблачив себя, есть чудо! Его судьба была чудом, потому что простой мутант по имени Бастиан, сын женщины-оборотня, только чудом мог родиться человеком и стать могущественнейшим правителем Земли. Если Лука предназначен высшими силами заменить его, значит, Бог есть и чудо есть.
Все эти мысли пронеслись мгновенно, кажется, не прошло и нескольких секунд, Георгий едва успел кивнуть вопросу его святейшества, как они исчезли, оставив ощущение потери. Но папа Бастиан уже не собирался немедленно лишать жизни Луку, как это думалось ему еще в тронном зале.
Его святейшество поговорил о необычном путешествии Луки, поинтересовался, так ли там холодно в вышине, как об этом пишут в древних книгах, и, получив ответ, что тепло достигает самой что ни на есть высоты, доброжелательно кивнул. Потом соизволил поговорить с братом Георгием о завтрашних играх, похвалил рост и стать Артура, заметив, что видел его на арене и по достоинству оценил. Напоследок папа Бастиан попросил ненадолго задержаться Луку и пилигрима Эдварда, а остальных отпустил.
В кабинете были его святейшество, постельничий Константин, Лука, пилигрим и десяток телохранителей вдоль стен. Последних можно было не считать, настолько безмолвно они стояли. Лишь скользили по начищенным латам солнечные зайчики при малейших движениях воинов, смотревших прямо перед собой.
Подчиняясь невысказанному желанию государя, постельничий налил два бокала вина и один предложил Луке. Пилигрим, оставшийся в своем углу, был так же незаметен, как и телохранители. Папа Бастиан пил вино и смотрел на Луку.
– Что ты хочешь? – вдруг спросил он. – Ты хочешь власти? Как и все?
Лука удивленно покачал головой.
– Нет, я об этом и не думал, ваше святейшество. Зачем мне власть?
– Ты говоришь дерзко, потому что лжешь, – мягко заметил папа Бастиан. – Не лги мне. Все хотят власти. А иначе зачем ты здесь? Ты хочешь заменить меня на троне Нового Рима?
– Я не думал об этом. Мои желания пока никто не спрашивал. И здесь я не по своей воле.
– Он не лжет, светлейший, – из своего угла внятно сказал пилигрим Эдвард. – Он иной. Даже ты не был таким.
– А если я прикажу своим телохранителям прирезать его? – равнодушно, но с проснувшимся в душе страхом предложил Бастиан.
– Попробуй, – равнодушно согласился пилигрим. Острый нос его был уже нацелен на папу. – Но лучше пусть все идет своим чередом. А если завтра свершится чудо, ты всегда можешь сделать его хотя бы начальником своей гвардии. И тем успокоишь людей. Никто ведь не знает, как должен прийти Создатель. Пути Его неисповедимы. Мы можем лишь искать его потомков и надеяться, что гены сложатся в нужную комбинацию. Только и всего. Хуже будет, если мы упустим момент, и все пойдет по непредсказуемому варианту.
Его святейшество отпустил приглашенных. Подождав, собрался исчезнуть и постельничий. Папа остановил его и приказал привести начальника городской полиции.
Появившийся вскоре легат Иоанн был немного озадачен. Ждать после приема в тронном зале было принято, но государь редко вызывал потом своих слуг. Светлейший ум рассчитывал все заранее, и нужные люди вызывались на личную аудиенцию сразу же после протокольных приемов. Сегодня же поле приема прошло уже много времени. Иоанн не понимал, зачем он понадобился. Мысль тревожно искала просчеты. Возможно, надо усилить охрану дворца и ложу его святейшества на трибуне арены. Народ, взбудораженный слухами о прибытии потомка Создателя, может потребовать нового государя. Уже немало таких легковерных закончили свои дни под ножом палача, тела их десятками отправляют в Конвертер, но слухи от этого не стихают. Надо будет позаботиться, озабоченно думал легат.
Склонившись перед креслом его святейшества, он ждал. Папа попросил более подробно, чем в Зале Мудрости, рассказать о подготовке к Триумфу. Сначала запинаясь, но потом все более гладко, легат стал объяснять. Впрочем, он ощущал чутьем опытного придворного, что Владыку не особенно интересуют подробности. Заметив, что папа о чем-то задумался, он сам замолк. Через минуту Бастиан очнулся от дум и, словно бы продолжая мысль, спросил:
– И вы полагаете, что может случиться так, что смутьяны пойдут как раз за этим самозванцем Лукой?
Речи о пленнике, о котором знал каждый в Риме, еще не было. Но легат не показал своего удивления. Он подтвердил:
– Мои люди не устают выявлять глупцов, Конвертеры давно не работали с такой нагрузкой.
Его святейшество снова задумался, потом поинтересовался:
– Как думаешь, много ли найдется таких, кто согласен… быть обманутым самозванцем.
– Не настолько много, чтобы это могло тревожить вас. На всякий случай мои манипулы готовы выступить в любой момент.
– И ты полагаешь, что только усилия шпионов помогают… снизить вероятность мятежа?
Легат удивился тому, как впервые и прямо назвал государь давно назревающую проблему.
– До этого, ваше святейшество, вряд ли дойдет. Отдельные смутьяны…
– Но мне пришла в голову мысль, что мы недооцениваем наш народ. Мне бы даже хотелось… убедиться, насколько мало у нас… заблудших. Я не думаю, что твоим шпионам стоит… усердствовать. Если кому угодно, пусть прямо высказывается. Пусть даже открыто выступит на арене… по обычаю.
Легат Иоанн уходил с тяжелым сердцем. Мысли ворочались в голове словно жернова. Он никак не мог понять, зачем понадобилось светлейшему выводить недовольных. Уж он-то как начальник полиции понимал лучше, чем другие, что налоги на все, что движется или растет, опустошают семьи. А выдаваемая еда и товары позволяют жить впроголодь, не более. Легат, пробираясь к выходу в коридорах дворца, качал головой: «Да тут весь Новый Рим вспыхнет, стоит лишь поднести спичку. Неужели его святейшество хочет покончить с собой?»
Папа, проводив взглядом пятившегося легата, стал задумчиво ходить по пустому кабинету. В обширном помещении даже дыхания телохранителей не ощущалось. Остановившись напротив одного из стражников, Бастиан взглянул ему в глаза. Тот, как и подобает вышколенному телохранителю, пустым взглядом смотрел сквозь хозяина.
Свою гвардию папа Бастиан набирал долгие годы. Его воины были не только могучи и хорошо обучены боевому искусству. Главное, что делало их надежными стражами власти, это их расовое отличие. Они были потомками лесных, чудом мутации ставшими похожими на настоящих людей. Но отличия исчезли только внешне, внутренне они оставались лесными, гены и кровь бурлили в них и заставляли ненавидеть горожан.
