немногих смельчаков; не удалось построить ни одного моста: все они оказывались слишком длинными и обваливались под собственной тяжестью! Ни один корабль не мог уцелеть в хаосе штормов: разъяренная стихия разбивала суда в щепки!.. А высокие красные волны тем временем гремели, ниспадая с огромной высоты, мощно наскакивали одна на другую, взлетали к самому небу, снова падали, перекатывались. Они рождались лишь для того, чтобы пропасть, рассыпавшись на кровавые брызги... Люди прятались в глубине островов, среди безжизненных скал, и мало кто решался приближаться к берегу... Боялись. А кто все-таки приходил к океану, смотрел в туманную даль и чувствовал прерывистое дыхание прибоя, тот познавал настоящую тревогу и боль, страх и безысходность, понимая, что эту кровавую бездну создали мы! Что наши, только наши мысли и души надрывно стонут там, в глубокой пучине, что только человеческая плоть и кровь беснуются в этом алом океане...
Прошел век. Закончилась эра. Минула пора...
Настала эпоха.
Подошло время безоблачного неба и городов на изумрудной траве.
Там не будет острого стекла. Там не удастся найти красный цвет. В человеческих снах не бывает двух этих вещей...
Разве что... в кошмарах...
Сти стояла возле распахнутого настежь окна и улыбалась ледяным порывам ветра.
Борис старался подключить к аппаратуре как можно больше людей самостоятельно. Тысячи наспех обученных ассистентов, завербованных из бывших реаниматологов и хирургов, безусловно, тоже работали по шестнадцать часов в сутки, обслуживая все прибывающих и прибывающих людей, но сам ученый и не думал халтурить. Он в последнее время был во власти особенно приподнятого настроения, даже привычных приступов циклотимии с непременным депрессивным синдромом не возникало уже на протяжении почти двух дней.
– Проходите сюда. – Он гостеприимно взбрыкнул авоськой в сторону анатомической кровати с матрацем из пористого полиуретана. – Вы без семьи?
– Померла жена, – пожевал губами невысокий мужчина, ставя рядом с собой громоздкий чемодан. – А сыновья на Север подались, на заработки, да так и не вернулись. Оба.
– Это плохо, – сочувственно покачал головой Борис. – Но скоро все у вас наладится!.. Вы справили естественные потребности? Замечательно. Поставьте чемодан сюда, он вам больше не понадобится.
– Но там у меня самые дорогие вещи...
– Да бросьте вы вещи наконец! Впереди – счастливая жизнь в новом мире! Ложитесь... осторожней, голову не ушибите! Вот так, ага, чтобы руки чуть в локтях согнуты были, а ноги – в коленях...
– Скажите, а вдруг я захочу проснуться – что тогда?..
Борис посмотрел на мужчину неаккуратно посаженными глазками и ответил:
– Ставлю сто к одному, что подобного желания у вас не возникнет.
– А все же...
– Ложитесь.
Ученый активировал нависший над пациентом ГС-излучатель и, коснувшись ряда сенсоров на упрощенной панели управления, запустил тесты основных цепей. Затем, пока компьютер анализировал работоспособность встроенных чипов, прогонял на наличие ошибок операционку и тестировал память, ученый взял в руки гибкую трубочку системы, включил автоматическую подачу питательной смеси и насадил на пластмассовую втулку стерильную иглу.
– Это зачем? – подозрительно покосился мужчина.
– Глюкозка, витаминчики, – прощебетал Борис, аккуратно прижал его руку выше локтя и пронзил вену. Вторую почти такую же иглу, только с клапаном, ученый ввел мужчине в шею, предварительно сделав небольшой укольчик новокаина рядом с ключицей. – А это чтобы всякую гадость выводить из организма. Через неделю-другую сна будете как новенький, никакой врач по данным анализа крови не скажет, что вы хоть раз брали в рот сигарету или употребляли алкоголь.
– Да я никогда не курил, – пожал плечами мужчина. – И пил-то изредка, по праздникам...
– Тем лучше. Не дергайтесь, дайте-ка я шею вам зафиксирую, вот так. А то дернетесь, и иголочка выскочит.
– Скоро? – тяжело вздохнув, спросил мужчина.
– Уже все. – Борис глянул на подтверждение готовности аппаратуры и, сдернув предохранительную скобку, нажал кнопку пуска установки. – Приятных сновидений...
Ученый убедился, что пациент благополучно провалился в гиперсомнию, процессы жизнедеятельности и мозговая деятельность при этом не нарушились, и вышел из палаты.
Одинокий чемодан с самыми дорогими для уснувшего человека вещами остался стоять возле кровати. Он стал бесхозным.
Самая кровопролитная стычка произошла к концу дня на Павелецкой железной дороге, возле станции Расторгуево. Многотысячная толпа возвела на путях баррикады из поваленных столбов и других подручных материалов. Движение поездов остановилось.
Сначала массовая драка завязалась между пикетчиками, защищающими интересы Центров, и отбывающими из города гражданами. В ход были пущены арматурные прутья, кирпичи, доски, отломанные от заборов... Начался буран. И в его подсвеченных худосочными фонарями хлопьях люди налетали друг на друга в слепой ярости, калеча и убивая. Насыпи, рельсы, шпалы, тротуарчики – все было усеяно телами, залито кровью. Человек бил человека, не разбирая своих и чужих, не осознавая – за что...
Через полчаса растерянные милиционеры и военные попытались урезонить осатаневших гражданских, и жестокая схватка вспыхнула с новой силой. Люди бросались на подоспевшие бронемашины и даже на танки, швыряли в представителей несуществующего уже закона пустые бутылки, камни, отбирали у них оружие.
Никто не уследил, когда раздался первый выстрел – одинокий пистолетный хлопок, послуживший сигналом к следующему витку трагических событий. Взахлеб застрекотали автоматные очереди, косящие людей направо и налево. Кричали раненые женщины, плакали дети, лишившиеся отцов, братьев, сестер... Пикетчики захватили один из танков, бестолково вращающих башней туда-сюда, и умудрились произвести залп по остановленному локомотиву. Снежная пыль и искореженные стальные осколки взметнулись тугим смертоносным облаком. По «Т-120» незамедлительно жахнули из гранатометов, и из люка выскочили несколько человек, контуженно щурясь и хватаясь за раскаленную броню, крича, падая навзничь на мерзлую землю с черепами, пробитыми пулями...
Несколько вертолетов, потеряв связь с командованием и не решаясь применить ракеты, кружили над станцией, ставшей местом самой бессмысленной за все время эвакуации Москвы бойни...
Сти, узнав о беспорядках возле Расторгуево, решила сама поехать туда, взвалив заботы по организации распределения пациентов на Бориса.
Бронированный «Мерседес» подкатил почти вплотную к насыпи и остановился. Эскорт из трех джипов припарковался рядом. Выйдя из машины в сопровождении верного телохранителя Володи, который тщетно уговаривал ее отказаться от опасной затеи, и нескольких спецназовцев, Сти вгляделась во мглу снегопада.
Бой к этому времени уже закончился, но издалека все еще долетали редкие звуки выстрелов. Вдоль железнодорожных путей угрюмо брели люди, потерянно озираясь по сторонам. Некоторые стонали от ран, другие несли на руках убитых...
– Что же вы делаете, неразумные? – прошептала она, набрасывая капюшон.
– Кристина Николаевна, поехали обратно, – в очередной раз попросил Володя.
– Утихни, – огрызнулась она и подошла к сидевшей на рельсе девчонке.
Та, услышав шорох за спиной, вздрогнула и медленно оглянулась. Растрепанные волосы, порванная местами куртка, синее в свете семафора лицо.
Не девчонка, оказывается, – женщина. Лет тридцать-сорок – в полутьме не разобрать.
– Что здесь произошло? – спросила Сти, присаживаясь рядом.
– Что здесь произошло... – повторила женщина ровным голосом.
– Вставай, пойдем со мной.
– Вставай... пойдем...
