Джон взял стул и уселся, не испросив разрешения.
– Сэр, я понимаю вас, – сказал он негромко. – Но этот тип искалечил полицейского. Пускай и не нашего взвода. Все равно – это наш собрат. Я несу ответственность за него. Может быть, он умрет к утру – местные больницы только и могут, что температуру измерять. Мы тут взялись за дело, сказали местным: подвиньтесь-ка, мы все сделаем сами, – а после бросаем все на полдороге. Что я скажу его жене, детям – мне пора, до свидания?
Не глядя на него, капитан покатал карандаш по столу.
– Не я принимаю решения, лейтенант. Вот-вот начнется война.
– Приказа о выводе пока нет. Следовательно, я обязан действовать по инструкции. Прошу выделить мне опергруппу и экспертов, сэр. Может быть, нас тут завтра не будет, но я хотел бы успеть завершить это дело. Есть у меня насчет него какое-то предчувствие.
Уисли откинулся на спинку кресла, изучая Джона, словно увидел его в первый раз.
– Не знаю, что на вас нашло, лейтенант, – наконец, проговорил он. – Так и быть, экспертов я вам дам. Опергруппу набирайте сами, из местных – я не вправе подвергать людей риску. Но вряд ли кто-нибудь согласится. Слух о том, что мы уходим, уже распространился. На вашем месте я бы не стал поворачиваться спиной к нашим помощникам. Сами знаете – грань между полицейским, боевиком и обычным бандитом здесь весьма условна. Ставки выкупов растут в геометрической прогрессии.
– Да, сэр. Хорошо, сэр, – даже не услышав, что ему говорят, ответил Джон: он уже прикидывал про себя план действий. – Я так понимаю, сэр, о сохранности наградных фондов можно больше не беспокоиться? Я дам объявление о вознаграждении, не возражаете? За хорошие деньги все местные осведомители кинутся прочесывать притоны. За деньги они тут мать продадут.
– Хотите кофе, лейтенант? Последнее время я только им и спасаюсь. Жуткое пойло.
– Спасибо, не откажусь, сэр. И я бы чего-нибудь съел.
– У меня завалялись бисквиты.
– Подойдет.
Наполняя стаканчики, капитан произнес, не отрывая взгляда от черной струйки:
– Я так и так отправлю вас отсюда, лейтенант, ближайшей оказией. Вы слишком прониклись этой войной. Приняли ее методы. Вам придется долго переучиваться жить по-иному после возвращения. Не волнуйтесь, я отрекомендую вас как следует.
Набив рот бисквитами, Джон едва смог выговорить:
– Спасибо, сэр.
– Не за что. Я все равно про них забыл.
– Я не о бисквитах, – улыбнулся Джон.
Он подумал, обжигаясь кофе: смогла ли Ханна перехватить на ужин чего-нибудь горячего или снова давилась холодными консервами из запасов своего оператора?
15
Джон никак не мог добиться, чтобы его выслушали. Он твердил редактору отдела уголовной хроники:
– Я хочу разместить информацию о розыске. Ограбление и затем покушение на жизнь полицейского.
Редактор был пьян. Не просто пьян – пьяны были все вокруг, от охраны на входе до рассыльных, – а смертельно пьян. Редактор никого не желал узнавать.
– Возвращайтесь к дьяволу, у нас нет квот, – отвечал он, уставясь в стену прямо перед собой. Должно быть, решил, что с ним беседуют черти.
– Послушайте, я из военной полиции, детектив Лонгсдейл, – втолковывал Джон.
– Нет квот, нет квот…
Джон захлопнул двери кабинета, пропахшего потом и перегаром, и крикнул в редакционный зал, разделенный перегородками:
– Я из полиции! Есть тут кто-нибудь, кто еще соображает?
– Те, кто соображает, свалили отсюда еще в прошлом году. Остались только жалкие неудачники, – печально сообщили из зала.
Он растерянно огляделся. Огромный голокуб в центре помещения транслировал оживленно беседующих людей в галстуках. Звука не было. О чем-то спорили далекие голоса. Где-то смеялись. Светились покинутые мониторы. Сквозняк шелестел разбросанными бумагами. Переполненные пепельницы щетинились окурками. Тянуло холодным аммиачным запахом.
– У меня сногсшибательный материал – мы ищем убийцу!
– Которого из них? В этом городе каждый второй – убийца…
– Он ограбил прохожего, голыми руками свернул шею вооруженному полицейскому. Вы не пожалеете.
Из туалета выбрался оператор отдела новостей, помятый, с черной трехдневной щетиной. Посмотрел на взволнованного лейтенанта и сказал укоризненно:
– Через шесть дней тут камня на камне не останется, а вы – убийца. Да кому он интересен, ваш убийца? Все обсуждают ультиматум. Альянс уносит ноги.
– Я лейтенант военной полиции, я из Альянса, и я никуда не удираю.
– Ну и дурак! – крикнул кто-то из дальнего конца зала и засмеялся.
– Всем сейчас интересны только две вещи: ультиматум и оружейные акции. «Маннес» взлетел на сорок пунктов – каково, а! Будь я поумнее, сделал бы состояние, – сообщил оператор и отправился, покачиваясь, искать местечко для сна.
Джон тыкался во все двери. В студию новостей его не пустили – шел прямой эфир. Из дверей производственного отдела доносилась музыка, и несколько нетрезвых голосов нестройно тянули песню, причем каждый свою. В темном углу коридора, перед выходом на пожарную лестницу, самозабвенно целовались ведущий вечерних новостей и молоденькая репортерша-стажерка.
– Дьявол! – в сердцах пробормотал Джон. – Какое-то безумие. Я же не бесплатно, черт возьми.
Тот же голос, что назвал его дураком, посоветовал:
– Если за деньги, то это в рекламный отдел. У них завал с рекламой. Больше никто не желает платить деньги за рекламу: все предпочитают скупать продукты.
Молоденький рекламный менеджер, оторвавшись от девицы с обесцвеченными волосами, спросил:
– Сколько платите?
– Плевать! – вскричал отчаявшийся лейтенант. – У меня карт-бланш от начальства!
– О! Да что ж вы… садитесь, дорогой! Как вас там…
– Лейтенант.
– Садитесь, лейтенант. Хотите рому? Нет? Как знаете… Марисол, милая, принеси бланк договора, – подтолкнул он крашеную девицу. – И позови кого-нибудь из креативщиков.
– У меня только армейские поручения, – предупредил Джон, брезгливо опускаясь на краешек залитого пивом стула.
Паренек махнул рукой:
– Даже если предложите стадо живых коров – все равно разместим. – И спросил в надежде: – Вам как – в прайм-тайм?
– Если можно.
– Можно. Теперь все можно. – Он с любопытством покосился на напряженно сидящего Джона. – Сами- то как, уезжаете?
16
Джон был жутко занят каким-то делом, она не стала расспрашивать, каким именно. Хорошо и то, что он смог выкроить минутку, по пути заскочив к ней в гостиницу. Она заставила его съесть сэндвич с ветчиной, насильно впихнула в него чашку чая. Улыбаясь ей, он торопливо жевал, но она видела, что мысли его далеко отсюда; она гладила его по руке, отмечая его усталый вид, несвежую рубаху – опять ночевал на столе в участке, еле-еле поспав пару часов: покрасневшие глаза выдавали его.
За радостью от нечаянного свидания она совсем забыла, какой кошмар творится в ее номере. Чего доброго, Джон решит, что она неряха. Пыльные башмаки у стены, горой сложена грязная одежда в углу –
