днем. Если повезет. Если повезет вернуться вообще. Повезет не нарваться на пулю снайпера, не наступить на мину, не вдохнуть ядовитого газа. – Я так люблю тебя, что не могу передать словами, Джон. Неужели мы и вправду поженимся?
– Если звезда новостей не передумает связываться с нищим лейтенантом из военной полиции, – ответил он улыбаясь.
– Послушай, – она подняла палец, привлекая его внимание, – слышишь? Какая красивая мелодия.
Из открытого кафе лилась музыка. Ханна мечтательно зажмурилась, едва слышно напевая:
Летний день —
Жизнь легка и чудесна.
Рыба плещет в пруду,
И созрел урожай.
Твой папаша богат,
А мамуля прелестна,
Что ж ты плачешь, малыш,
Засыпай…
Сообщение по радио отвлекло Джона: передали о взрыве на перекрестке между Гандади и Селати. Совсем рядом.
Почувствовав его напряжение, Ханна открыла глаза. Первое, что ей бросилось в глаза – столб дыма над домами. И лицо Джона – оно приобрело твердость, глаза быстро обшаривали толпу, просеивали лицо за лицом, деталь за деталью.
– Опять, – устало произнесла она. Голос певицы за окном уверял ее: «День придет, ты с улыбкой проснешься…»
– Взрыв в жилом доме. Тебе придется ехать на такси.
Она молча кивнула, вглядываясь в толпу.
– Обещай, что не полезешь к очевидцам. Не будешь приставать к парням из оцепления. Ты сразу уедешь. Обещаешь?
Высокий смуглый человек шел навстречу. Что-то привлекло ее внимание: шрам, пересекающий лицо, или его странное спокойствие среди возбужденной толпы, или так не свойственная местным жителям свободная, гордая осанка. Толпа расступалась перед ним. Среди тревожного ожидания и страха он покачивал головой и напевал без слов:
День придет,
Ты с улыбкой проснешься.
Свои крылья раскроешь
И взлетишь над землей.
Но, мой милый, пока
Ни о чем не тревожься…
Человек остановился около старенького такси. Перед тем как открыть дверцу, неожиданно взглянул Ханне в глаза. Так и стоял: Ханна медленно проплывала мимо, не в силах оторваться от странного пронизывающего взгляда, а он поворачивал голову, не отпуская ее. У него были голубые глаза и чуточку крючковатый нос. Лицо породистого европейца, если бы не эта смуглость. И не этот ужасный шрам, точно от топора. Внутри незнакомца был ледяной холод.
Она ненадолго зажмурилась, стряхивая наваждение. Подумалось: такое лицо не сразу забудешь.
Джон остановил машину.
– Чертовски неловко все вышло.
Она рассеянно улыбнулась. Ответила машинально:
– Будь осторожен, дорогой.
Человек, севший в такси, не испытывал от холода внутри ни малейшего неудобства.
3
Грета явилась вовремя. Секунда в секунду. Хенрик мог только догадываться чего ей стоила неизменная пунктуальность – в этом бедламе добраться из точки А в точку Б, точно рассчитав время на дорогу, да еще используя местный транспорт, было практически нереально. Слишком много случайных факторов. Полицейские облавы, стихийно вспыхивающие перестрелки, драки мусульман с католиками, часто переходящие в побоища, взрывы, нападения уличных бандитов, неожиданные обстрелы, пробки на узких улочках – да мало ли что. Но Грета всегда являлась вовремя.
Как и договорились, она использовала такси. Машина остановилась сразу за мостом, прижавшись к обочине у магазинчика, где торговали бижутерией и сомнительного вида галантереей.
Он шел, напевая, с удовольствием ощущая в себе силу. Эту же силу чувствовали встречные; люди тут обладали развитой интуицией, сродни звериной – Хенрику уступали дорогу.
Женщина с коротко стриженными темными волосами смотрела из окна проезжающей малолитражки. Их взгляды нечаянно встретились, выражение удивления появилось на ее лице; он остановился, завороженный желтыми искорками в ее глазах. Ухо уловило хрип полицейского радио в машине, он пришел в себя: пора было убираться отсюда.
Он склонился к такси и произнес в открытую дверь:
– Привет, крошка!
Грета Чаммер была размалевана под уличную шлюху.
– Наконец-то, Хосе! – с притворной радостью отозвалась она. – Я уж думала, нас сейчас заметут – вот- вот облава начнется.
– Облава? С чего бы? – удивился он.
– Ты что, не видишь? Опять что-то взорвали.
– А, это… Я решил, какой-нибудь обдолбанный чудик сигарету не потушил.
Он уселся в машину. Окинул водителя – плотного, остриженного наголо негра – подозрительным взглядом.
– Он к тебе не приставал, нет?
– Ну что ты. Конечно нет. Я ему сразу сказала, что еду к своему другу.
Хенрик продолжал разыгрывать дешевый спектакль:
– Нет, пускай он мне сам скажет! Слышь, брат – ты лез к моей крошке? В глаза мне смотри! Я гниль по глазам чую!
Нервничая, водитель покачал головой:
– Да на кой она мне? Мне проблемы ни к чему. Куда ехать-то?
– Ладно. Верю. – Хенрик расслабился. – Давай, брат, двигай на Букит, дом восемь.
– Мы же собирались в ресторан! – капризно протянула Грета. – Хосе, ты обещал угостить меня обедом! У меня с утра крошки во рту не было.
– Купим поесть по дороге, – отрезал он.
За окном медленно поползли назад первые вечерние фонари.
– Ну, Хосе…
– Нет, я сказал! – И, понизив голос, добавил: – Я соскучился.
– Вечно у тебя одно на уме, – скулила Грета.
– Поговори еще… он точно к тебе не лез? Я знаю, такие чуть что – лезут пощупать симпатичных курочек.
Машина вырвалась с перекрестка, сигналя, подрезала мотоциклиста-посыльного с эмблемой магазина на майке и устремилась вверх по сияющей рекламными огнями Мутино. В этот час весь город высыпал на улицы, чтобы наверстать упущенное за день. Низко над домами просвистел лопастями военный вертолет с хищно вытянутой мордой.
По дороге их остановил дорожный патруль. Резко выкрутив руль, таксист ударил по тормозам. Кольца ржавого сетчатого забора, блестя в свете фар, заколыхались перед самым капотом. Патрульный в закрытом шлеме вразвалку направился в их сторону, сняв с плеча тяжелый карабин. Хенрик переглянулся с Гретой, она успокаивающе пожала его локоть.
Темное бронестекло склонилось над дверцей; фары проезжающих машин играли на нем бликами, лицо полицейского виделось мутным пятном. Грета призывно улыбнулась в невидимые глаза, ее чип накачивал
