– Вам что, необходимо все разжевывать? У меня внутри… – он замолчал на полуслове, скорчившись от дикой боли.
«Закрытая информация…»
Машина резко остановилась. Смолкла музыка. Голоса бродяг, прочесывающих развалины в поисках чего-нибудь стоящего – хоть куска рваной тряпки, – отрывисто перекликались вдалеке.
Ханна коснулась его руки.
– Я очень хочу вам помочь, Альберто, – тихо сказала она. – Правда, не знаю, как. У меня есть аптечка, я могу…
– Заткнитесь, наконец… вы меня убьете… – прохрипел Хенрик. Капли пота катились по его щекам, как слезы, пропадали в бороде. Из последних сил он поднял револьвер. Щелкнул взведенный курок.
– Не шевелитесь. Молчите. Даже не дышите, – хрипло шептал он. – Не провоцируйте меня… пожалуйста.
53
Война, брошенные дети – какое это имеет значение, когда тебе в грудь упирается револьвер со взведенным курком? Палец Хенрика побелел от напряжения. Дуновения ветерка, крика птицы было достаточно, чтобы он дрогнул. Совсем чуть-чуть. Большего и не требовалось.
«Какая я дура, – подумала Ханна. – Добровольно приехала в этот ад».
– Вы… вы… – шепотом начала она и смолкла – губы не слушались. Она почувствовала, как слезы бегут по щекам, стало стыдно от своей слабости, и почему-то обидно. Она закрыла глаза, не в силах отвернуться, закрыла, чтобы не видеть, как он смотрит на ее мокрое некрасивое лицо. Даже в такой момент она цеплялась за глупые условности, делающие из нее человека. Стало еще хуже: невыносимо было знать, что твое холодное скрюченное тело без одежды разложат на столе и будут ощупывать скользкими резиновыми пальцами.
Хенрик не сводил с нее глаз. На мгновение он вернулся в детство, в крохотную кухню их квартиры. Его мама сидит у стола, безвольно опустив руки, глаза ее закрыты, слезы точно так же бегут по ее щекам. Ему показалось – что-то холодное разрывается в груди, причиняя жгучую боль, и никакой стимулятор не в силах ее заглушить. Мелькнуло тело с развороченной спиной – он увидел, как разлетаются на зеленые стены брызги крови. Эта девчонка на лестнице – она ведь тоже хотела жить. Наверное, до последней секунды надеялась, что он не выстрелит.
Он опустил револьвер спустя целую вечность. Был будто на льдине – все качалось; он потерял опору. Он протянул руку – Ханна вздрогнула от прикосновения.
Она тихо спросила, не открывая глаз, ей было страшно, у нее перехватило горло:
– Вы ведь не убьете меня?
– Этот Арго – он рыжий, – сказал он. – Весь такой прямой, будто кол проглотил. На руке кольцо из платины. Настоящий пижон. Хотя по нему видно – насквозь фальшивый. Ездит на красном кабриолете, набивает брюхо в дорогих ресторанах. Вы ведь это хотели узнать? Он сам никто. Посредник. Мне нужно узнать, кто его хозяин.
Она открыла глаза. Посмотрела на револьвер: рука Хенрика была безвольно опущена.
Недоверчиво покачала головой:
– Так не бывает. Столько совпадений сразу. Джон, теперь еще этот рыжий. Это не он вас покалечил?
Хенрик снисходительно улыбнулся:
– Попробовал бы. Я бы ему мозги вышиб. А почему вы спросили?
– Да ведь я ехала с ним в одной колонне. Избил моего оператора. Даже не знаю, что с ним теперь.
– Вы просто сама не своя от страха, вот вам и мерещится всякая чушь.
– Да нет же! – Она отвернулась, вытирая лицо. – Говорю вам – я его видела! У него белое кольцо. И красный кабриолет. Бил ко мне клинья. Скользкий, как червяк. Значит, все из-за него?
Он смотрел на нее и пытался представить, как бы мама вела себя на ее месте. Это непросто, сохранить присутствие духа под прицелом. Он ведь едва не выстрелил. С такого расстояния парализующая капсула подобна разрывной пуле, ее грудь разорвалась бы, как воздушный шар. Все вокруг залило бы кровью.
– Хорошо, что вы успокоились, – сказал он.
– Отпустите меня, Альберто. Пожалуйста. – Ханне казалось – еще секунда, и она разрыдается, слезы стояли в горле, слова выходили скомканными. Все ее умение обращать людей на свою сторону разлетелось в клочья; она не знала, что и как сказать, чтобы он поверил. – Я вам не враг.
Раскрытая косметичка лежала у нее на коленях, тускло блеснула пилочка для ногтей. Может быть, в отчаянии подумала Ханна, удастся попасть ему в глаз. Он закричит, я успею выскочить. Она прерывисто вздохнула, зябко повела плечами – совсем как в детстве, после долгого рева, когда наплачешься и обида уже прошла. «Все равно он меня убьет. Я теперь слишком много знаю». Она проглотила комок, набираясь решимости. Ее била дрожь.
Он осторожно взял у нее косметичку и бросил на заднее сиденье.
– Чтобы глупостей не наделали, – пояснил он. – Я ведь знаю, о чем вы подумали.
Она потеряно молчала.
– Не смотрите на меня так, – попросил он. – Я вовсе не такое чудовище, каким меня репортеры выставили.
Она послушно отвернулась, стала наблюдать в окно, как старик на углу ворошит длинной палкой камни рухнувшей стены. Старику не было до них никакого дела. Старик был по-своему счастлив: ему было нечего есть, но зато никто не угрожал ему револьвером.
– Мы могли бы стать друзьями. Если бы встретились по-другому, – прошептала она. – Я бы угостила вас коньяком. Мой оператор обожает коньяк. А вы?
– Смеетесь? Такая, как вы, по своей воле на меня и не посмотрит. К тому же я цветной. Метис. Вокруг тысячи таких. Здесь их за людей-то никто не считает.
– Что вы, – она снова посмотрела на него, даже нашла в себе силы слабо улыбнуться, – да ведь вы же привлекательный мужчина.
Он сразу насторожился, заиграл желваками: женские штучки, будь осторожен. Но даже мысленная ругань не помогала – он жадно слушал.
– Скажете, не замечали, как на вас женщины смотрят? – продолжала она.
– Женщины? – повторил он растерянно.
– У вас был шрам, теперь нет. Вы настоящий красавчик. У вас есть девушка?
– С моей-то работой? – череда смазанных лиц промелькнула в один миг перед глазами – он не смог вспомнить ни одного из них. Никогда раньше он не чувствовал, насколько одинок. Уличные шлюхи, механически произносящие заученные ласковости. Женщины, чей вид вызывал только похоть и от которых хотелось избавиться, не дожидаясь утра.
Ханна поймала себя на желании спросить, кем он работает на самом деле.
– Так вы что же, совсем один?
– Ну, есть… одна, – неохотно произнес он. – Тоже белая, как и вы. Но на вас совсем не похожа.
– Красивая?
Он задумался. Красивая? До сих пор оценивать Грету с этой стороны ему не приходило в голову. Она была надежным партнером – это верно. Насколько можно быть другом в этом сволочном мире. Никогда его не подводила. Егеря можно оценивать с разных сторон, и от каждой способности зависит его и твоя жизнь. Умеет ли маскироваться. Каким оружием владеет лучше всего. Способен ли переносить боль. Психологическая устойчивость тоже важна. Но красота?
– Кажется, да, – неуверенно произнес он. Спохватившись, добавил: – Она не то, что вы подумали. Настоящий товарищ.
– Я ничего такого не думала.
Хенрик следил за стариком. Старик из-под руки следил за мальчиком. Мальчик катил маленькую тележку, ветерок играл обтрепанными полами рубахи.
– Она… ну, почти такая, как я. Это вовсе не грязь, не подумайте. Мы оба нарушали правила. Я хотел сказать: когда ты напуган до чертиков, когда в любой момент можешь умереть – что угодно сотворишь, чтобы в себя прийти. Я ее знаю, как себя. Она… да вы все равно не поймете.
