– Заодно?
– Что помогаю вам найти того человека. Который за ним стоит.
– Отчаянная вы женщина. Знаете что – вы мне нравитесь, – это признание вылетело из него словно само собой. Он удивился, как легко смог произнести это.
Она вспыхнула и отняла руку.
– Правда?
– Да. Голова у вас соображает. Вы не из тех хитрых куриц, которые только и думают, как бы семью завести. И характер у вас что надо.
– Жаль, – сказала она. – Я думала, не поэтому.
– В каком смысле?
Она улыбнулась:
– Ладно, забудьте. Наверное кожа у вас, как у слона.
– А, так вы об этом? – сказал он небрежно. – Так это у вас скоро пройдет. Больше я вас обольщать не стану. Должен же я был привлечь вас на свою сторону.
Ханна вздрогнула, будто от пощечины. Обольщать? Привлечь? Господи, так вот в чем тут дело! Идиотка! Загляделась на голубые глазки!
– Нет-нет, вы не так меня поняли, – оправдывался он, точно мальчишка. – Я совсем не то хотел сказать. Не могу объяснить вам, в чем тут дело. Нельзя мне.
– Я знаю, – тихо сказала она, разглядывая рисунок обоев. – Ваш дружок сказал – вам нельзя проговориться. То, что у вас внутри, убьет вас. Можете не говорить. Не хочу, чтобы вам было больно.
– Спасибо.
– Это был гипноз?
– Нет.
– Зачем я вам?
– Не знаю. Я теперь ничего не знаю. Цель утеряна.
Она зябко поежилась – от слов его сквозило холодом.
– Вы еще не согрелись?
– Наверное, я простудилась, – ответила она виновато.
– Вам бы выпить горячего. Я спущусь к хозяину. У меня осталось немного денег. Может, вина раздобуду.
– Нет, останьтесь, – она снова взяла его за руку. – Одной мне тут жутковато.
– Знаете что? – вспомнил он. – У меня есть кукуруза. Поешьте, станет легче.
Он поймал себя на мысли, что успокаивает ее, будто дитя.
– Что-то мне и в самом деле нехорошо, – призналась она.
Он не ответил – замер, прислушиваясь. Тихо поднялся, выключил свет, снова выглянул на улицу. Выглянул как раз вовремя, чтобы заметить шевеление на крыше дома напротив.
– Что вы там увидели?
– Не бойтесь, – успокоил он. – Только к окну не подходите. Кто знает, что у них на уме. Еще решат, что вы моя сообщница.
– Да кто там? – встревожилась она.
– Снайперы, кто ж еще.
– Вас убьют, – сказала она. – Вы сами не хотите жить, потому и остались.
Он пожал плечами:
– К чему тянуть? Утром или сейчас – какая разница?
– Не знаю. Наверное, я не такая, как вы. Когда этот рыжий на меня пистолет наставил, я думала, что каждая минута жизни – чудо. А у вас еще целая ночь. Неужели вам совсем не хочется жить?
Он вгляделся в ее лицо. В темноте глаза ее были как черные провалы.
– Вы спите, ничего не бойтесь. Я покараулю.
– Когда вы рядом, я не боюсь, – тихо сказала она. Так тихо, что казалось, будто говорит сама с собой. – Вы сильный. И добрый. Я такие вещи чувствую. Вы потому в меня не выстрелили. Я знаю. Вы на Джона похожи.
– Глупости говорите. Я – и похож на полицейского. Спите. Вы устали.
– А…
– Что?
– Да нет, ерунда.
– Да говорите же.
– Мне холодно. Вы не могли бы помочь мне согреться?
– Согреться?
– Ну, лечь рядом. Меня знобит. Если вам неприятно, то, конечно… – она пожала плечами под одеялом.
– Нет-нет, – испугался он. – Вы не подумайте…
– Это вы не подумайте. Ничего такого. Просто…
– Да ладно вам. Не чурбан же я.
Он осторожно прилег рядом. Пистолет и сумку положил на пол, у изголовья. Одно движение, и он вооружен. Жар ее тела проникал до самого сердца. Он почувствовал себя неуютно. Он… и она. Женщина из другого мира. Невероятно.
– Я же просила вас, – возмущенно прошептала Ханна. – Ну, представьте, что я ваша сестра.
– У меня нет сестры.
– А родители у вас есть?
– Тоже нет. Они погибли.
– Простите.
– Ничего. Спите. – Он дернулся от ее прикосновения.
– Что это? Кровь? Да вы ранены! – Она склонилась над ним, встревоженно заглянула в глаза. – Почему вы не сказали? Я вас перевяжу.
– Не зажигайте свет. Это царапина.
– Ничего себе царапина! У вас кровотечение.
– Пустяки.
– Повернитесь на бок, – скомандовала она. – Ничего не вижу. Больно?
– Немного. – Прикосновение ее пальцев наполняло его райским блаженством.
– Как вы думаете, простыня сгодится?
– Еще чего. Да на ней тут такое вытворяли! Откройте сумку, там есть бинты. И кровеостанавливающая мазь. Такой пузырек с кнопкой.
Он дернулся, закусил губу. Подумал: да, медсестры из нее не выйдет.
– Я вижу – вам больно. Я не очень умею этим пользоваться.
– Ничего. На самом деле мне приятно. У вас очень нежные руки.
Он почувствовал ее улыбку. Не повернул головы, не увидел – именно почувствовал. На этот раз ее прикосновение не принесло боли: Ханна осторожно гладила его по плечу. Он боялся дышать.
– А без бороды вам лучше, – шепнула она.
– Я небрит. Исколете себе все пальцы.
– Интересно, как вы таким стали? Ведь чтобы жить так, надо всех ненавидеть.
Он ответил, глядя в темноту, голос его был исполнен убежденности:
– На Хаймате обязательно нужно что-нибудь ненавидеть. Иначе с ума сойдешь.
– На Хаймате? – переспросила она. – Так вы из… ой, простите. Я знаю, вам нельзя. Ради бога, не сердитесь.
– Вы вся горите.
– Да.
– Если бы у меня была такая сестра, как вы, я бы к ней никого не подпускал.
Она положила голову ему на плечо. Ничего не ответила. Щека ее была как камень, долго лежавший на солнце. Так же раскалена и суха.
