тебе за «Француза», сопляк.
Хотя просека, по которой непрерывно идут колонны тяжелой техники, совсем рядом, мы не слышим ничего, кроме неумолкающего птичьего гвалта. Высоту восемь-восемь обдувает легкий ветерок, остужая наши распаренные физиономии. Сушим ботинки и амуницию, любуясь потрясающим пейзажем девственного леса. Жаль, джунгли красивы только издали.
— Слышь, садж, разговор есть. — Трак надевает ботинки и поправляет шлем. Словно невзначай касается разъема брони.
— Сбрось пяток «мошек» и дуй во-о-он туда. — Я показываю сидящему рядом Калине на пальму с мохнатым кривым стволом, которая торчит на восточном склоне холма. — Кола предупреди, пусть страхует тебя. Гота смени. Следи за лесом.
Калине не хочется подниматься и идти на перетруженных ногах черт-те куда. И время Гота еще не вышло. Но приказ отдан, хрена рассуждать? Он подхватывает винтовку и топает вверх. Бурчит что-то под нос недовольно. Делаю вид, что не слышу.
Отключаю броню. Поворачиваюсь к Траку:
— Чего у тебя?
— Слышь, Француз, тебя в этот патруль не просто так сунули.
— Ага?
— Точно. Сам что, не видишь, мы тут как цуцики слепые, понт один. Херня это полная, а не патруль, они даже датчики еще не сеяли. Взводного вчера к комбату вызывали.
— Вчера?
— Помнишь, полосу шторма вчера проскакивали?
— Ну?
— Ты блевал пока в гальюне, я слышал, у него шлем открыт, я рядом проходил.
— И что?
— А то, они решают, что делать с тобой. — Он понижает голос. — Зря ты на телку эту забрался, Француз. Девка она видная, базара нет, только ты не первый день лямку тянешь. Сам знаешь, где можно конец мочить, а где узлом завязать. А у взводного зуб на тебя, так что смекай.
— Да ладно, дальше войны не пошлют, — отмахиваюсь я. — Тебе-то что? Сержантом станешь, ты кадровый. У «Лося» на тебя ничего нет.
— То-то, что война. Потому и решают. Так бы уже вышибли. А отделение твое — к херам собачьим мне такая радость. Мне на своем месте хорошо. Сам знаешь — «чистые петлицы…».
— Ладно. Спасибо тебе.
— Да брось, сочтемся. — Трак вгоняет разъем на место.
«Вот суки», — внутри возникает неприятный холодок. Вдруг представляю себе, что по возвращении из патруля узнаю, что Шармилу перевели. «Вот суки… суки…» — и больше ничего в голову не идет.
До лагеря остается всего пара километров, когда стена леса содрогается и с развесистых крон на наши головы обрушивается теплый ливень. Разноцветными брызгами рвутся вверх потревоженные птицы. Сквозь непроглядную зелень доносится басовитое «БУ-УХ». Бьют наши гаубицы.
— Стой! — командую я. — Рассредоточиться!
Падаем на землю. «Лоси» с треском расползаются по кустам, сливаясь с листвой. Огонь усиливается. Удары впереди начинают звучать размеренно и часто — батарея переходит на беглый. На фоне уханья гаубичных снарядов звонкие хлопки минометных разрывов почти неразличимы. Сквозь стену зелени шум боя доносится до нас, словно сквозь вату. Осматриваюсь вокруг и не вижу ничего хорошего. Поганое место для боя. Никакого обзора. Опытный лесной снайпер перебьет нас тут, как кроликов.
— Лось-ноль, здесь Лось-три, прием, — негромко говорю в ларингофон, шаря взглядом по зарослям впереди.
— Лось-ноль на связи, — немедленно отзывается наушник.
— Лось-три — Лосю-ноль. Слышу шум боя перед собой, ориентировочно от километра. Нахожусь в квадрате восемнадцать-двадцать. Запрашиваю инструкции, прием.
— Лось-три, находимся под огнем. Движение прекратить, находиться на месте. Ожидайте инструкций, — чуть помедлив, сообщает взводный.
Поворачиваю голову. Нахожу взгляд ближайшего бойца. Прикладываю руку к уху — «слушать». К бровям — «наблюдать». Боец кивает, передает жесты дальше. На такблоке пока пусто. Спутник показывает сплошной дым на границе леса. База ведет огонь по джунглям. Картинка нечеткая — облака. В ожидании команды щупаю эфир. На восьмом канале натыкаюсь на скороговорку корректировщика:
— …Красный-один, здесь Глаз-два. Лево два, серия пять фугасных, пять плазменных, приступайте… лево два, бризантные, десять… переключаю на один-три, наведение автоматическое, канал чистый… ориентир восемь, плазма, три… ориентир три, повторить бризантные, пять … — почти без пауз бормочет гнусавый голос, и, вторя ему, гаубичные снаряды вгрызаются в джунгли где-то впереди нас.
— Лось-три, здесь Лось-ноль, прием, — напоминает о себе взводный.
— Лось-три на связи, прием.
— Лось-три, это Лось-ноль. Смотри вариант семнадцать, повторяю, семнадцать. Направление шестьдесят, повторяю, шестьдесят. Твой партнер — Рысь-девятый. Прием.
— Лось-три, роджер — понял. Вариант семнадцать, партнер — Рысь на девятом. Приступаю. Прием.
— Лось-три. — Пауза. Шорох и потрескивание в наушнике. — Будь осторожен. Снайперы. Конец связи.
«А то без тебя не знаю, сопляк», — злюсь я на взводного. Но злость смешивается с каким-то незнакомым теплым чувством. «Волнуется за нас, зелень», — думаю я. Хочется верить, что лейтенант волнуется именно за нас, за наши шкуры, а не за то, что мы можем облажаться.
«Вариант семнадцать» — это действия в составе засадной группы при операции по прочесыванию местности. Цепь морпехов — «молот» — движется, загоняя противника на нас — «наковальню». Расползаемся в редкую цепь, насколько это позволяют непроходимые заросли. Усилители давно на максимуме. Пришло их время. Движемся легко, словно тени. Медленно продвигаемся вперед в поисках удобной позиции. Метров через сто Господь снисходит до наших молитв. Мы утыкаемся носами в широкую прогалину, поросшую частоколом местного бамбука. Желтовато-зеленые стволы душат вокруг себя всякую растительность, и рядом нет ни одного ствола-исполина с вездесущими жгутами разноцветных лиан. Видимость все равно аховая, но сквозь бамбуковые заросли уже пробьется пулеметная пуля. И можно запускать «мошек» — зелени тут меньше. Распределяю людей. Крамер пристраивает свою дуру за полусгнившим, покрытым грибными наростами бревном. Кол, наш снайпер, выдвигается вперед на левый фланг и набрасывает на себя лохматую накидку. Остальные достают лопатки и вгрызаются в сырое переплетение корней и сгнившей листвы, сооружая временные укрытия. Режем тугие стволы перед собой, обеспечивая сектора обстрела. Забрасываем подальше в зеленые просветы активированные в режиме растяжек гранаты — своеобразное минное поле. Напоминаю всем, чтобы сдуру не пальнули из подствольника, пока бамбук стоит: в тесном переплетении стволов прямо перед нами разрыв плазменного заряда произведет обратный эффект. Никто не зубоскалит над моей перестраховкой. Все сосредоточенно пилят ножами корни и выбрасывают лопатками перед собой лесную дрянь пополам с мокрыми шматками перегноя.
Волнуюсь, стараясь не показывать вида. Это мое отделение, вот уже полгода, но никого из них я еще не видел в реальном бою, если не считать Зеркального. Но там все же ненастоящие бои были. Так, репетиции… Как они себя поведут, мои «Лоси», попав под настоящие пули? Пока все действуют четко. Немного шкалит сердечко у Гота, самого молодого — год в Корпусе. Остальные вроде ничего, держатся уверенно. Странно, но ответственность за других не позволяет проступить наружу моему собственному страху. Словно я наблюдатель на учениях, который вне игры, и условные пули его не трогают. Показываю своему заместителю на Гота. Трак кивает в ответ, поднимает большой палец — «понял, присмотрю».
На тактическом блоке проступает череда зеленых точек. Густая россыпь медленно движется к нам.
— Рысь — здесь Лось-три. Я на позиции. Даю координаты, прием.
