против всех. Такое бывало.
«Мошки» нарыли в домах кучу информации. Партизан там не то чтобы много, но все же есть — красные метки тут и там. Взводный не рискует. Взводный вызывает авиацию. Ревущие серебристые птицы не разбирают, кто прав, кто виноват. Удар их хирургически точен, в нашей зоне ответственности — зеленый коридор, волна жара катится к нам, гонит перед собой вспыхивающий мусор, я мысленно показываю пилотам большие пальцы. Пыльная взвесь на месте грязных стен. Взвод тяжелого оружия бухает далеко позади, дымовая завеса смешивается с пылью и остатками мусорного дерьма, витающего в воздухе.
Как всегда перед боем, выключаются мысли. Я снова — клубок инстинктов и навыков, дикий зверек, полевой суслик, что стоит на задних лапках и обозревает владения, я нюхаю воздух в поисках опасности. Как и суслику, мне ни к чему приключения на свою задницу. В отличие от суслика, я не могу нырнуть в нору.
«Пик-пик!» — такблок сообщает о начале атаки, указывает стрелочками, куда мы должны выйти.
— Кто мы? — вопрошает взводный.
— Мы — «Лоси»! — орем в ответ. Автодокторы потихоньку отпускают наши тормоза.
— Зачем мы здесь?
— Чтобы убивать!!
— Не слышу!
— Убивать! Убивать!
— Я хочу видеть трупы! Горы трупов! Пирамиды трупов!
— А-А-А-А-А!!
— Примкнуть штыки! Взвод… вперед!
Черно-бело-зеленый мир. Тени растворились. Кровь гудит в ушах. Острие штыка, — как компас, указывает путь. С ревом поднимаемся в атаку. Мчимся вперед, обтекая остатки зданий, просачиваясь сквозь них. Главное теперь — ноги в развалинах не переломать.
— Рыба, не отставай! Под ноги смотри, лохушка! Не видишь — подвал там! Мышь, сунь туда плазму! Паркер, следи за «мошками»! Держать дистанцию, остолопы!
Чьи-то ноги торчат из-под завала. Пластиковая кукла таращит на меня присыпанные пылью глаза. Рухнувшая стена открывает вид комнаты в разрезе. Горит деревянная кровать. Из дверного проема выскакивает человек. То есть он думает, что выскакивает. На самом деле он ковыляет, шатаясь. В руках оружие. Вид его ужасен — кровь из ушей заливает его шею, одежда — кокон из мокрых красных тряпок, облепленных бетонной пылью. Он слепо делает пару шагов, раскачивая стволом перед собой. Все это я вижу в секунду, на бегу, походя сшибая его короткой очередью. Как на стрельбище. От вида дергающегося от попаданий тела я чуть не кончаю — настолько острое наслаждение испытываю, видя своего противника лицом к лицу. Что-то новое… Встряхиваюсь.
— Рыба, ты хрена ворон ловишь! Почему не стреляла, лохушка?
— Не успела, сэр! Я все поняла, теперь справлюсь, сэр! — Автодоктор превратил ее в счастливого человека, от мандража ни следа. Словно подтверждая сказанное, она бьет куда-то поверх моей головы длинной очередью, недогоревшие пороховые стаканчики трухой сыплются ей под ноги. На такблоке гаснет красная точка. — Я попала, сэр! Я в него попала, сэр!
— Патроны береги, зараза! — в сердцах выговариваю я восторженному ребенку. Вот ведь что дурь с человеком делает. Только что превратила кого-то в кашу, может быть впервые в жизни, а радуется, словно легкий билет на экзамене вытащила.
Герильос постепенно оживают. Оглушенные, вылезают из подвалов, которые мы походя забрасываем плазменными гранатами. Пытаются отстреливаться. Некоторые в панике пытаются уйти в дыму, слепо ковыляя вдоль стен. «Мошки» выдают нам цель за целью. Короткие очереди М160 трещат отовсюду. «Убей!» — заводим себя, орем дико, только нас не слышит никто, кроме нас самих. «Убей!» — Паркер рушит очередную стену, за которой «мошки» обнаруживают несколько целей. «Убей!» — Рыба вовсю бухает очередями, безбожно растрачивая боезапас. «Убей!» — Нгава отщелкивает скобу плазменной гранаты, закидывает ее в черный провал подвала — огонь в дыре! «Убей! Убей! Убей!» — Крамер бьет в дыму от бедра, крошит всех подряд: и тех, кто стреляет, и кто такблоком не опознан — гражданские, громила-ковбой из древнего фильма, только пулеметов тогда не было. Кол пристраивается среди камней, выцеливает оппонентов-снайперов, изредка коротко щелкает. Развалины вокруг полыхают, как факелы, аж броня нагревается. Из земли вверх — шикарный фонтан, взрывом сбило пожарную колонку, каким-то чудом еще есть давление в магистрали. Лупим по провалам окон из подствольников, обрушивая остатки стен, поджигаем, что еще не сгорело. Коробочки позади крошат гусеницами кирпичи, то и дело брызжут огнем, поддерживая нас. Идем, как нож сквозь масло. Дальше снова уцелевшие дома. И вдруг:
— Снайпер, снайпер! Санитара!
— Взвод, стой! Рассредоточиться! Укрыться!
Мы вышли к намеченному рубежу. Устраиваюсь за плитой рухнувшего балкона. Маню к себе Рыбу. По сторонам еще трещат очереди, гулко бухают разрывы подствольников — остальные взводы подтягиваются. Впереди, в дыму, многоголосо свистит что-то, и — БАМ-БАМ! — беспилотники открывают сезон охоты.
— Ты, дуреха, будешь так палить — без патронов останешься. Поэкономнее будь. Тут еще осталось в кого пострелять, — выговариваю я запыленному забралу Рыбы. — Переложи магазины из мешка в подсумок, пока время есть. Воды попей.
Рыба кивает, стаскивает вещмешок и начинает суетливо копаться в нем. Теплая вода противна на вкус.
Наступает ночь. Над городом иллюминация — в высоте распускаются осветительные люстры. Тишины нет как нет, цветные вспышки вспыхивают над домами, гаубицы бьют наугад — беспокоящий огонь, невидимые «пираньи», держась за облаками, охотятся на людей. Время от времени поднимается короткая канонада — подавляем очередного снайпера. Партизаны тоже не спят, где-то там они лихорадочно готовятся к завтрашнему дню — устанавливают мины, маскируя их под битым кирпичом, долбят траншеи, поднимают на чердаки пулеметы. Они наверняка низко пригибаются, перебегая улицы, то и дело оглядываются на ослепительное небо в надежде увидеть падающего сверху беспилотника. Все тщетно, и смерть продолжает выбивать их по одному, находя везде — у окон, под маскировочными сетями, на крышах. Кроме беспилотников их достают наши снайперы, с наступлением темноты уползшие вперед, рвут на части шальные снаряды и высокоточные малогабаритные ракеты, которые время от времени выплевывают взводы тяжелого оружия по наводке «мошек», и еще «котята». Эти мерзкие механические создания сегодня доставили вместе с боеприпасами: черными тенями они крадутся в темноте, чтобы неожиданно взорваться возле минометного расчета, или рядом со снайпером, замаскированным под мусорную кучу, или даже под невезучим бедолагой, присевшим по нужде в темноте сгоревшей бетонной коробки. Стрекозы порхают над самыми крышами, каркают резкими голосами: «Участники незаконных вооруженных формирований! Ваше сопротивление бесполезно. Ваши смерти бессмысленны. Сохраните себе жизнь. Сохраните жизнь своим детям, женам, матерям. Сохраните свой город. Сложите оружие и выходите с поднятыми руками. Всем, кто добровольно прекратит сопротивление, гарантируется жизнь. Вот что говорит один из бывших партизан, который находится сейчас в фильтрационном лагере: „Меня зовут Мигеле Фейхо. Я сражался в отряде команданте Маркуса. С каждым днем наше положение все ухудшалось. У нас не было воды. Мы питались крысами, змеями и корнями. Наша одежда сгнила, превратилась в лохмотья. Мы умирали от болезней, раненые кричали от боли, но мы ничем не могли им помочь. Так продолжалось долго, пока…“ — и так далее. Утро встретят усталые, издерганные существа, мало похожие на дисциплинированную армию, пусть и партизанскую. Самое смешное — многие из этих придурков искренне и горячо верят в то, что сражаются за родину. Как и мы, впрочем.
Оставшиеся в живых гражданские обитатели, потерявшие сегодня последние крохи, включая трущобную крышу над головой из непромокаемой пластиковой упаковки, бесплотными озлобленными тенями продолжают истекать сквозь наши порядки — их ощупывают «мошки» в поисках оружия или взрывчатки, потом криками через усилители брони сгоняют в кучи, чтобы пропустить через линию обороны. Они испуганным стадом проходят под прицелом пулеметов, их конвоируют на площадь Санта Новелл, где разбит временный фильтрационный лагерь. То и дело кто-нибудь в темноте подрывается на наших минах и
