возвращаться.
— …ложить состояние! — пробивается еле различимый голос.
Капитан. Волнуется, как бы символ Легиона не загнулся от попадания камня по башке. Еще бы — за такое с него снимут не только звание, но и голову. Выдвигаюсь назад. К стылой, промороженной пещере. Интересно бы знать — кто из моих товарищей назначен играть роль няньки? Я уверен, Генерал не бросает слов на ветер. Меня пасут. Ежечасно. Ежесекундно. Следят за каждым моим шагом. Надеюсь, это для того, чтобы не дать мне оступиться. А может, и чего похуже. С символа Легиона и спрос особый. Получил ли Золото особые инструкции насчет меня?
Неожиданно четкий голос Сорма:
— Эй, Ролье! Опять в героя играешь?
В перерыве между прыжками нахожу в себе силы улыбнуться. Может, это он и есть? Или это мой напарник — теряющий человеческий облик Иван?
— Трудно менять привычки, мой аджидан.
— …хр-р-р-хр…
Помехи превращают гневную отповедь в неразборчивый хрип.
Сорм теперь ротный сержант. После боя на Весте, где он с неполным отделением удерживал плацдарм на поверхности, ему присвоили аджидана. Выжили только он да еще один капрал. Представляете, его даже не зацепило.
Наши с ним отношения напоминают вооруженный нейтралитет. Ты не зарываешься, а я тебя не трогаю. Думаю, все дело в должности. Сорму положено быть цербером. Что не мешает нам по-дружески перекинуться парой слов в личный час. Его тоже сунули в сводный отряд. Наверное, командование решило, что без знакомого лица мне будет скучновато на Амальтее. Нет, все же, определенно, нянька моя — Сорм.
Сорм на полном серьезе считает, что знает меня как облупленного. Срабатывает стереотип: он помнит меня еще безликим новичком, а не известным героем Ролье Третьим. Я рос на его глазах. Он даже пытается меня опекать. Черт с ним. Я вот тоже обречен до конца дней своих считать его старшим товарищем. Гибридом отца и старшего брата.
Измордованные донельзя, мы возвращаемся на базу — так громко зовется тесный подземный бункер из нескольких герметичных отсеков. По крайней мере на короткое время тут можно снять провонявший выделениями скафандр. Никто не обращает внимания на густые запахи — хилых силенок вентиляции еле- еле хватает, чтобы на бетонных стенах не оседала холодная влага. Здесь вам не стерильные коридоры крейсера. Это временный оборонительный объект. Условия жизни в нем должны обеспечивать личному составу минимально приемлемый для выполнения боевой задачи уровень комфорта, не более. По замыслу командования существующих условий вполне достаточно для трехмесячной вахты. Бюджет Легиона и так растянут донельзя. Средств не хватило даже на переносные гравигенераторы — безвкусную вторичную воду из-за низкого тяготения пьем через трубочки. Тусклый свет забранных решетками плафонов— экономим электричество. Опять эта экономическая составляющая, мать ее.
— Мой аджидан, у Ивана мочеприемник замерзает, — сообщаю я Сорму.
По должности старшине отряда положено отдельное помещение. Тесный бетонный пенал два на два, половину которого занимает стеллаж, забитый дефицитными в наших условиях комплектующими. Старшина восседает над грудой добра, точно паук. По его виду ясно: он скорее умрет, чем растранжирит вверенное ему имущество.
— Меньше спать надо. Двигаться больше. Шевелиться резче. Лед резких не любит, — отвечает Сорм в надежде отделаться от меня советом.
— Здорово сказано, мой аджидан. Но мне не советы нужны, а новый патрубок с подогревом.
Старшина смотрит исподлобья. Испытывает на «слабо». Командным духом в нашей разношерстной толпе даже и не пахнет. Слишком низкая слаженность. Слишком большая нагрузка. И нулевая мотивация — на этой рутине славы не сыщешь, хотя шею сломать легче легкого. Тогда зачем я это делаю? Сам не знаю. Следовать капризам зверя входит у меня в привычку.
— Ты ошибся, Жос. Батальонный склад на Весте остался.
— Не хочу назад труп на себе тащить. Только не в мою смену.
— Боишься ответственности, а, Жос?
— Не люблю лишних трудностей.
— Так поменяйся с ним скафандрами. Тебе-то как герою наверняка новый после выдадут.
— У вас есть новый скафандр, мой аджидан?
— Не у меня. Я же сказал — после.
— Я сейчас жить хочу, мой аджидан. Не после. До «после» можно и не дотянуть.
— А я-то думал, храбрец ты, — подначивает Сорм. Он уже понял, что проиграл этот раунд.
— Я просто умный, мой аджидан. Храбрецы копают котлован в трех километрах к западу.
— Это не храбрецы, Жос. Это дураки.
— Это одно и то же, мой аджидан. Я пришлю Ивана.
Аджидан заходится хриплым гоготом. Смех его переходит в надсадный кашель.
— Чертова сырость! — прокашлявшись, кричит мне вслед Сорм.
Но я не отвечаю ему. Я уже сплю.
Прежние мечты о встрече с Лиз теперь кажутся мне наивными. Да и нет ее в живых, скорее всего. Если мы, закаленные солдаты, специально выращенные для подобной службы, испытываем такие перегрузки, то чего ждать от обычной земной женщины без особых модификаций? Я схожу с ума через четыре недели после начала командировки, а она тут уже несколько месяцев. Усилием воли я заставляю себя выбросить из головы посторонние мысли. Будто выключаю участок мозга, отвечающий за привязанность и доброту. Вот ведь странность — подобным образом я заставлял себя забыть убитых товарищей. То, что я испытываю к незнакомому человеку почти родственные чувства, уже не удивляет меня. Я переворачиваюсь на другой бок, вызывая недовольное ворчание соседей.
Строящийся объект «Зонтик», вокруг которого столько возни, расположен в трех километрах от базы. Как раз в центре неровного круга, образованного нашими внешними постами. Всего в трех километрах. В целых трех километрах. Эти три километра до объекта — все равно что расстояние до Юпитера. И туда и туда попасть для меня одинаково невозможно.
Первые дни я осматривался. Пытался найти лазейку. Вступить в контакт хоть с кем-то, кто имеет доступ на «Зонтик». Пустое. Наш график так плотен, что мы заняты каждую секунду. А в редкие моменты, когда нас не заставляют делать десятки необходимых для выживания вещей, мы отключаемся и забываемся тяжелым сном. От свинцовой усталости спать здесь хочется постоянно. Не меньше, чем есть. Не меньше, чем пить. Отдыхающей смене позволено спать без скафандров. Мы сгрызаем размоченные в воде плитки концентрата, потом выпиваем саму воду и тесно прижимаемся друг к другу, пытаясь согреться. Те, кто спят в середине, познают райское блаженство. На короткое время они сыты и в тепле.
Инженерно-саперная рота, производящая монтаж оборудования, расквартирована отдельно от нас. Подземный лагерь для заключенных и казармы роты охраны — тоже. Добровольческие силы охраны правопорядка обеспечивают конвоирование каторжан на работы и охрану шлюзов. Они — самые лучшие из охранников. Потому как немые. Их легкие скафандры, непригодные для длительного пребывания на поверхности, лишены радиосвязи и имеют лишь маломощные лазерные передатчики. Я думаю, что они такие же заключенные, как и те, кого стерегут. Только сами этого не знают.
Сообщение с Поясом сведено к минимуму — все необходимые грузы доставляются на транспортном корабле вместе с очередным сводным отрядом, прибывающим на смену. Редкие контакты с инженерами производятся по радио через командира отряда. Попытка незаметно проникнуть во внутренний периметр или в расположение инженеров по непроходимой местности попросту нереальна. Нет ни повода, ни времени для таких действий. Мы не покидаем пределов базы, кроме как для несения службы. Дежурный сержант просто не откроет внешний шлюз без убедительной причины. А если я каким-то чудом покину базу, то система безопасности немедленно поднимет тревогу. И крабы, ласковые стальные зверушки, несущие вахту, в момент превратят меня в пар.
В общем, уже через неделю я потерял надежду. Никаких шансов на оперативную деятельность.
