— Иди, капрал. Не подведи меня.
— Никогда, сэр. Спасибо!
Я выключаю запись. Надеюсь, работа талисмана не была обнаружена контрольной аппаратурой. Зачем я это делаю? Привычка. Привычка подчиняться. Надо избавляться от дурных привычек.
Я выхожу, не чувствуя ног. Мир вокруг меняет цвет. Это внутри меня проснулось новое существо. Жуткий монстр из разноцветных обрывков некондиционной плоти. Хищный зверь. Мир этот интересен монстру. Он с любопытством нюхает воздух. Доктор? Честь? Долг? Ха! Мир замыкается в кольцо вокруг моей головы. Отныне я — его божество.
Никто не препятствует мне. Никакого намека на наблюдение. Я иду — самоуверенный герой, подготовленный профессионал, осознающий границы своих способностей, и мысли о возможном аресте больше не посещают меня. Широкая ровная дорога простирается впереди. Конец ее скрыт туманом. Мне интересно, что скрывает туман. И я наслаждаюсь ощущением быстрой ходьбы. Мышцы играют сдерживаемой силой. Только что у меня появилась цель. Живи сейчас.
Перед отбоем я опускаю крохотную иглу-контейнер с жучками в сливное отверстие гальюна и бью по рычажку продувки. Удовольствие, которое я испытываю при отправлении этого акта неповиновения, неописуемо. «Надо избавляться от дурных привычек», — говорю я вслух и улыбаюсь. То-то особисты поломают голову над моим поведением!
Однако эйфория быстро проходит. Зверь во мне призывает к чуткости. Надо соблюдать осторожность, чтобы не кончить в чане. Маскироваться на местности. Все как на войне, только теперь мой враг — привычный мне мир. Трудно, должно быть, будет относиться к своим товарищам как к статистам в этой новой игре. Но мне не привыкать. Цель оправдывает средства.
Теперь я буду не просто идеальным. Я стану суперрезьбовым. Не по велению долга. Не по заданию доктора. У идеального солдата, у героя больше шансов найти подходящий момент, чтобы вырваться из этого вселенского бедлама. Я найду этот шанс.
Руки мои ласкают каждую деталь моей ненаглядной Жаклин. Тот самый редкий момент, когда мне не нужно притворяться. Я люблю свое оружие и нисколько не стыжусь, говоря такое.
Шеф-сержант Васнецов прохаживается вдоль шеренги чистящих оружие бойцов.
— Жос, после занятий зайди к батальонному медику.
Я кладу на столик только что вычищенную трубу подствольника.
— Сделаю, Петр. Кто распорядился?
— Штаб батальона.
— Я абсолютно здоров, Петр. Зачем мне к медику?
Васнецов внимательно наблюдает за тем, как рядовой Бонжан Пятый, новичок, чистит жесткой щеточкой толкатель подающего механизма. Затем он вновь поворачивается ко мне.
— Не знаю, Жос. Последнее время с тобой носятся, будто с писаной торбой. Ты один требуешь столько внимания, сколько остальной взвод. Я получаю кучу инструкций относительно тебя. Ты что, готовишься сменить статус?
Слушая его, я не прекращаю заниматься делом. Чищу свою «Гекату». Герой героем, но я по-прежнему должен оставаться идеалом и примером. Это взбираться тяжело — упасть легче легкого. Беги изо всех сил, чтобы остаться на месте. Остановись перевести дух — и тебя унесет черт-те куда.
— Что ты имеешь в виду, Петр?
— В офицеры метишь?
— Да ты что? Забыл, кто я? Я ж рядовой состав. Мои мозги не под офицера заточены.
— Не знаю… Все теперь меняется. Вон, даже электронные книги читать заставляют. Может быть, и рядовые теперь смогут стать офицерами. Пусть не на командных должностях…
— И в мыслях не было, Петр.
— Все эти вызовы в штаб, внеплановые медосмотры. Тебя куда-то переводят, Жос?
— Точно. В сводный отряд.
— Гарнизоном на какой-нибудь камень? — продолжает допытываться Васнецов.
Врать ему не хочется. Но я твердо решил идти до конца. Каждый раз я убеждаю себя, что это ради свободы. Ради нее не грех разок-другой переступить через себя.
Отвечаю уклончиво:
— Наверное.
Васнецов упрям. Сверлит меня пристальным взглядом.
— Куда именно?
Я отвожу взгляд. Мне вдруг понадобилось внимательно рассмотреть канал ствола на просвет.
— Не знаю.
— Не нравится мне эта возня.
— Хуже, чем в первой волне, все равно не будет.
— Я бы не был так категоричен.
Я быстро оглядываюсь по сторонам. Бойцы по соседству сосредоточенно склонились над разобранным оружием. Изо всех сил делают вид, что разговор им неинтересен.
— Петр, почему тебя это задевает? — довольно резко спрашиваю я.
Взводный сержант преувеличенно внимательно смотрит на руки Бонжана.
— Дейв, слишком много смазки.
— Я знаю, мой сержант, — удивленно отвечает новичок. — Я сниму излишки перед сборкой. Я всегда так делаю.
— Петр?
— Черт, да я просто волнуюсь за тебя, Ролье! — тихо отвечает Васнецов. — Я думал, мы… ну… друзья.
Он краснеет.
Вот ведь чертовщина какая. Я краснею вслед за ним.
— Я не могу тебе всего сказать, Петр.
— Секретность?
— Ну… и она тоже. Ты не поймешь.
Васнецов склоняется ко мне, к самому уху. Жаркий его шепот щекочет кожу.
— Жос, мы ведь можем больше не увидеться. На этих камнях смертность — мама не горюй. Неужели ты не мог в бригаде остаться? Ты ж герой, тебе можно на выбор. И ты уже не новичок, чтобы купиться на чушь о славе.
Так же шепотом я отвечаю:
— Так надо, Петр. Поверь.
Меня будто прорывает. Невозможно все время носить дрянь в себе. Иногда невыносимо хочется поделиться с кем-нибудь. Облегчить душу. Мы лишены и этой мелочи.
— Для службы надо?
— Для меня. Если ты узнаешь, что я задумал, ты меня первый сдашь. Презирать будешь.
— Никогда. Что бы ты ни сделал, Жос.
— Спасибо тебе.
— За что?
— За то, что другом назвал.
На протяжении всего занятия я думаю на отвлеченные темы. Вы будете удивлены — я мечтаю. Да-да. Именно мечтаю. Мечта — это когда то, о чем ты думаешь, не может сбыться. Я думаю, как здорово было бы освободиться не одному, а с другом. Наверное, многие тут готовы назвать меня другом. Как бы мы тогда жили — без Легиона? Чем бы занимались?
Уж точно не шептались бы тайком под косыми взглядами, если бы захотели поговорить по душам.
Последний перед отправкой на Амальтею визит к Атилле запомнился мне очень хорошо. Наверное, тем ощущением безнаказанности, которое возникло у меня, когда я понял, что у доктора нет рычагов
