— Я знаю об этом твоем ощущении. Ты не прав.
— И тебе больше нечего добавить? Влез в меня и командуешь! Ты же не только меня подставляешь. Ты и Мишель в это дерьмо втравил!
— Я прошу тебе довериться мне.
— Ты в который раз просишь это, чертова жестянка, и с каждым днем становится только хуже!
— Юджин, я ведь мог и устранить из твоей памяти эту информацию. Ты сам это знаешь. Я стараюсь быть честным с тобой.
— Триста двадцатый, я ощущаю, как вокруг нас с Мишель что-то происходит. Словно воздух сгущается. Опасность всюду. В каждом взгляде. В каждом встречном человеке. Все эти трупы, взорвавшиеся машины, падающие лифты. Это страшнее, чем на войне. Там хоть знаешь, откуда тебе угрожают.
— Я понимаю. Завтра должно стать легче.
— Ты уверен?
— С вероятностью в восемьдесят семь процентов. Это высокая вероятность.
— Что-то сомневаюсь я, чтобы то, что вокруг творится, кончилось само по себе.
— Возможно, ты прав.
— Что?
— Ты слышал. Что за привычка переспрашивать? Вы, люди, так нерациональны! — холод сквозит внутри от слов совершенно незнакомого существа.
— В чем ты сомневаешься, жестянка!
— Не называй меня жестянкой. Металл больше не составляет значительную часть моей массы.
— Не уходи от ответа, чертов робот! В чем я прав?
— В том, что масштаб необъяснимых событий возможно превысил критическую массу и последствия этих событий могут воздействовать на тебя и Мишель после устранения непосредственной физической угрозы со стороны Кролла.
— Умеешь ты обрадовать.
— Уж какой есть. Но это только предположение.
— Понятно. Знаешь, мне не очень хочется задумываться о том, что будет потом. Разобраться бы с текущей проблемой. А как дойдет дело до следующей, тогда и возьмемся за нее. Что скажешь?
— Скажу, что все вы, люди, склонны откладывать подальше то, что их тревожит. Или то, что потребует больших усилий для реализации. Иррациональность — это так свойственно вам.
Я чувствую, как теплота возвращается в его голос. Мне до жути не хочется иметь внутри себя холодное враждебное существо, что говорило со мной пару секунд назад. Все-таки я как был, так и остался большим испуганным ребенком, которого по ночам пугают тени в углах спальни.
— Тебе бы надо поспать. Ты сильно устал, — заботливо говорит Триста Двадцатый.
— Не могу. Не спится. Тревожно внутри.
— Все будет хорошо. Не беспокойся. Хочешь, я помогу? Спокойной ночи, чувак.
— Спокойной ночи, жестянка.
И сон опускается пушистым покрывалом. Я легко дышу, забывая на время все свои тревоги.
Отпустив напарника поспать, капитан Карванен остается один в дежурном помещении. Просматривает поступившие из отделений полиции донесения. Кражи, грабежи, семейные скандалы, убийства, несчастные случаи, автомобильные и бытовые аварии. Что-то много аварий и несчастных случаев в последние дни. Падают лифты, загораются бытовые приборы, отключаются автопилоты у пьяных водителей. Будто системы управления в отдельно взятом городе с ума посходили. Капитан качает головой в тупом раздумье. Наливает себе крепкого кофе. С этой работой только и делаешь, что подстегиваешь себя кофеином. Так и до госпиталя недалеко, думает он. В общем-то, его работа — чистая формальность. Инструкцией по Управлению предусмотрено, чтобы действия центрального компьютера дублировал человек. Можно подумать, человек в состоянии успеть отреагировать на десятки ежесекундных сообщений от таких же компьютеров в полицейских участках и машинах патрулей. Откинувшись на спинку кресла, Карванен вспоминает лицо человека, выкрикивающего слова под оглушительную музыку. Потом представляет себе холодно-надменное лицо его покровительницы. Чертовы аристократы! Все им можно! Десятки искалеченных на концерте полицейских. Сотни случаев хулиганства распоясавшейся молодежи. Расколоченные по всему центру витрины. А этим хоть бы что — живут в свое удовольствие в фешенебельном люксе. Да еще изволь выполнять распоряжения их охраны. Каких-то ублюдков из колоний. Стереть бы с лица земли эту плесень. Аж скулы сводит, как хочется увидеть среди докладов сообщение о смерти этого выскочки. Вместе с его богатенькой сучкой. И всей их охраной. И так некстати на ум приходит мысль о выплате очередного транша по кредиту за его небольшую квартирку. Что за собачья жизнь! Он щелкает клавишами пульта, переводя управление системой оповещения на себя. Зло усмехается, набирая пароль и прижимая палец к окошку идентификации. «Полномочия дежурного подтверждены», — сообщает компьютер.
«Отель „Мариотт“, восьмой этаж, нападение террористов-смертников, имеются жертвы среди гражданского населения, среди персонала и постояльцев отеля имеются сочувствующие, возможно прямое противодействие, персоналии устанавливаются, прибыть на место происшествия, блокировать захваченный этаж, принять меры по нейтрализации террористов до прибытия подкрепления».
Сигнал тревоги от дежурного по Управлению застает группу быстрого реагирования на выходе из спортзала. Потные, взмыленные бойцы, на ходу затягивая амуницию, без толкотни, как на тренировке, бегом спускаются к арсенальной. Тревожное моргание сигнализации бликует на вороненых стволах. Тихое клацанье и шелест — цепочка бойцов быстро движется вдоль распахнутых пирамид, цепляя подсумки, выхватывая из креплений оружие. Лейтенант подталкивает каждого выбегающего в плечо.
— …Третий…четвертый…пятый… — вслух выкрикивает он.
Вооружившиеся бойцы выстраиваются в колонны у двух скоростных лифтов. «„Мариотт“ — это там, где Уэллс!» — мелькает в голове у старшины Баркова.
— …Девятый! — кричит лейтенант и бронированные створки оружейной комнаты автоматически сдвигаются.
— Сэр, лифты не отзываются! — докладывает Барков, тщетно щелкая сенсором вызова. Информационная панель на стене мертва.
— Аварийная лестница, в колонну по два, бегом марш! — тут же командует лейтенант, глядя на таймер своего шлема, отсчитывающий секунды.
Хлопают сорванные с петель заблокированные двери аварийного выхода. Спецназ слаженно топает вверх. Пять этажей — не так уж и много. Даже дыхание не собьется. Двумя этажами выше неожиданно гаснет свет. Темнота — не помеха. «Не останавливаться!». Даже не сбившись с шага, бойцы опускают лицевые пластины со светоусилителями. Коптер на крыше уже раскрутил лопасти и дрожит в нетерпении, наполняя воздух тихим свистом. Стволы его пушек подрагивают — компьютер проверяет готовность оружия. Аппарели опускаются с едва слышным гудением. Внутренности машины светятся тускло-красным. Окруженные мутноватым сиянием бойцы заученно падают на жесткие сиденья, вставляют стволы в захваты, резкими рывками опускают страховочные скобы. «Две минуты пятьдесят секунд. Норма», — удовлетворенно думает лейтенант, глядя, как схлопываются створки десантного отсека.
Уже в воздухе поступает уточненная вводная: «Восьмой этаж отеля „Мариотт“ захвачен террористами Народно-освободительной армии Шеридана. Группа террористов замаскирована под частную охрану баронессы Радецки. Руководит ими отставной капитан Уэллс. Все вооружены и очень опасны. Разрешаются любые действия, вплоть до физического устранения».
— Разнесем ублюдков! — хищно шепчет старшина Барков.
— Тут им не колония. Покажем им, что такое спецназ Миттена! — добавляет лейтенант.
— В клочья порвем. Точно. Отработаем как надо. Не впервой, — отзываются бойцы.
Я просыпаюсь, точно меня толкнули. Ощущение опасности давит так сильно, что я начинаю лихорадочно одеваться, толком не осознавая, что делаю.
— Триста двадцатый?
— Нападение на внешнюю охрану. Мобилизуй охрану внутри номера и разбуди Мишель.
