Кузьма.Издалёка?
Служитель
Кузьма.Ах вот оно что!
Кузьма входит внутрь. Взгляду Кузьмы предстают его порученец и приезжий «свидетель». Последний при виде Кузьмы вытягивается в струнку и даже поджимает уши.
Кузьма одобрительно оглядывает приезжего.
Кузьма.Так-так! Значит, ты из Касимова?
Приезжий
Кузьма.А по каким делам в Москву прибыл?
Приезжий криво улыбается.
Кузьма, немного подумав, продолжает.
Кузьма.Грамоту знаешь?
Приезжий.Знаю.
Кузьма.И писать умеешь?
Приезжий.Я больше читать.
Кузьма.Ну и хорошо. А запомнить сможешь, что за тебя напишут?
Приезжий
Кузьма.Ну вот скоро и проверим, как ты
запоминаешь.
Порученец посылает Кузьме выразительный взгляд.
Кузьма
Приезжий выходит. Кузьма с порученцем остаются вдвоем.
Кузьма
Порученец(с
Кузьма.Что же это за люди?
Порученец.Царский окольничий боярин Пушкин и касимовский соборный протопоп.
5. Поздний вечер
Манка Харитонова темными закоо-улками пробирается к Смоленскому кладбищу. Оглядевшись по сторонам, она втягивает голову в плечи и, плотнее закутавшись в верхний плат, пускается через кладбище.
Отыскав дыру в ограде, Манка пролезает в нее и почти бегом припускается в направлении невысокой избушки. Манка дважды стучит в дверь и, не дождавшись ответа, входит в темные сени. Затем она стучится в следующую дверь и сразу же открывает ее.
Манка оказывается в слабо освещенной небольшой горнице, уставленной и увешанной всеми атрибутами ремесла хозяина.
Хозяин (Федька Минкин) поднимает на нее тяжелый взгляд.
Федька.Пожаловала, наконец. Я уж думал, больше не придешь.
Манка.Жизнь заела, Феденька. Нелегкая жизнь.
Федька.Оно и видно. Не помолодела.
Манка
Федька.Дело сделать не можешь, потому и к Федьке прибежала. Я уж думал, не придешь больше. А как понадобился Федька, так и прибежала.
Манка
Феденька. Меня ведь опять на Верх позвали. С тех самых пор не звали, а вот теперь нужда случилась.
Федька
Манка.А ежели бы не я пришла, Феденька, а кто другой? Что бы ты делать стал? Неужели пособил бы?
Федька.А почему же нет?
Манка.Феденька, с девицей этой трудно справиться. Заговорённая она. Сильно заговорённая. Никакие чары ее не берут.
Федька.Ишь какая нашлась, чародейка-чаровница. Ты мне еще про колдовство поговори. Колдовство — одно баловство. В него только дураки верят.
Манка
Федька.Так чего ты ждала, чего сразу не пришла? Загордилась больно, думала, без Федьки обойдешься?
Манка.Я, Феденька, не первый день…
Федька.Вот выставил бы я тебя за дверь за твою гордость, да только тогда Кузьма меня самого с воском и салом перетопит. — Ладно, не сердись. Это я так, для острастки.
Федька встает, подходит к одному из поставцов, вынимает маленький кувшинчик, переливает из него в крошечный глиняный сосудик, залепляет воском и отдает Манке.
Федька.Вот. Серьги, гребни, любое, что к голове. Много не мажь, едва-едва. Руки вымоешь, чтобы за голову ненароком не схватиться, а без того — не страшно.
А у тебя это затем, чтобы нитку медную травить. Ты же у нас вышивальщица знатная.
Манка.Феденька, голубчик, ты меня спасаешь. Меня этот Кузьма проклятый уже всем старым припугнул. И Годунова, дьяволица, стращает. Можно подумать, это все мне нужно, а не им.
Федька.Денег, небось, не принесла?
Манка.Какие деньги? Мне их кто дал?
Федька.Знаю, знаю, что не дали. Эти стервецы кремлевские считают, что уже тем со мной расплачиваются, что меня не трогают. Ну их в болото. — А ты, Манка, как работу исполнишь, заглядывай сюда. Авось, помолодеешь.