Царский выбор

Анна, полусидя, спит на Ирининой постели. Ирина сидит в кресле. Входит Татьяна.

Татьяна(глядя на Анну).Спит?

Ирина.Надо же ей когда-то спать. — А ночью опять все то же начнется. — Как ты еще держишься?

Татьяна.Да я уж привыкла. Говорю себе, что надо заснуть, и сплю.

Ирина.Красавицу повели наряды мерить?

Татьяна.Повели. — Она равнодушна ко всем этим уборам-нарядам. Они ей — что прошлогодний снег.

Ирина.Похвально. А для касимовской деревни — вдвойне похвально.

Татьяна.Не пойму я ее. Порою так держится, словно ее с рождения в царицы готовили. А порой поглядишь, ну прямо блаженная — что на уме, то на языке. — А ведь столько всего знает.

Ирина(смеется).Под стать своему жениху. Он тоже столько всего знает. (Шепотом сквозь зубы)Ученый дурак.

Татьяна(сердито, тихо).Перестань, Ирина.

Никакой он не дурак. И она совсем не дура. В них просто хитрости нет. А ему хитрость — ох как нужна! Вот и приходится все время у других занимать.

Ирина.Да-а. Столько уже назанимал, что кругом в долгах оказался.

14. Женский терем

Покои Фимы.

Фима укладывается в постель. Настасья крестит ее, целует, получше укрывает одеялом. Затем Настасья отходит к туалетному столу.

Настасья.Так весь день в Ирининых серьгах и проходила?

Фима.Так мне же их сестрица подарила. Они теперь у меня самые дорогие.

Настасья(шутливо).Чем отдариваться будешь?

Фима.Любовью. У царской дочери и так всё есть. — Но Аннушка очень больна, Настасьюшка. Она еще больше похудела. — Я ничего не понимаю. Тут все говорят в один голос, что немец-лекарь Иоганн Павлович так учен, так умен. Не у каждого государя такой есть. Неужели он ей помочь не может? Да я и не вижу, чтобы ее лечили как-нибудь. А говорят при этом, что он стольких вылечил! Иной раз даже бедных задаром лечит, из христианского усердия и чтобы навыка больше было.

Настасья.Выходит, не все немцы басурмане?

Фима(хохочет).Настасьюшка, ну какие же немцы басурмане? Его же зовут — И-о-ганн. Как будет Иван по-церковному?

Настасья(теряясь).Ой, Фимушка, я не знаю.

Фима.Как же не знаешь? Ты же грамотная! — Ну хорошо, когда у моего отца день ангела?

Настасья.На Иоанна Богослова.

Фима.Ну вот. И-о-анн и И-о-ганн одно и то же, от тех же святых. Иоанн Богослов, Иоанн Предтеча, Иоанн Златоуст. А Павел так и есть Павел. Немцы те же християне, только другие немножко.

Настасья крайне удивлена.

Фима.Но почему он Аннушку не лечит, никак не пойму.

Настасья(невольно говорит вслух).Ее болесть лекаря не лечат. (Спохватившись)Фимушка, тебе спать надо. У нас завтра такой день!

Фима(поднимаясь на локте).А что тебе известно про ее болезнь?

Настасья.Ничего-ничего, это мне подумалось. Давай спи.

Фима.Ты мне сейчас скажешь все, что ты знаешь. Ты слышишь? Я приказываю тебе!

Настасья(шепотом).Будь я проклята. — Фимушка, голубонька моя, ложись, родная.

Фима.Ты что, забыла, кто я? Я тебе приказываю!

Настасья(всхлипывая).Ой Господи! Ой что я наделала! — Не болесть у нее. Сохнет она. По какому-то князю молодому.

Фима(испуганно).Он что — женат?

Настасья.Да не женат, не женат, не в том дело. — Их всех, царевен, решено никогда замуж не выдавать. Так царь еще покойный судил. А нынешний подтвердил. — Мол, православных царевичей нет, а прочие все им не пара. — (Всхлипывает.)Тут все про это знают, мне еще в первый день нашептали.

Фима смотрит на няньку вытаращенными глазами, потом рывком садится, сбрасывает с себя одеяло.

Настасья(падая на колени).Фимушка, дитятко, ты застудишься. — Завтра такой день. Последний день. Тебе причастие принимать, голову мыть.

У Фимы на лице ужас. Она тихо стонет, не разжимая губ.

Настасья(пытается запутать ее).Фимушка, ты уже большая, взрослая, ты замуж идешь! — Так жизнь устроена. Никто по своей воле не живет. Царицей станешь, тоже по своей воле жить не будешь. — Все терпят. Одни одно терпят, другие — другое. Пройдет это у Аннушки, смирится она. А может, и лекаря спросить не грех. — Вот у Ирины отняли жениха, она не ропщет.

Фима(чуть не в голос).У Ирины?! Жениха?! Какого жениха? Какого? (Трясет Порфирьевну за плечо.)Говори! Все говори!

Девушки, несущие дежурство в передней, вздрагивают во сне, затем устраиваются поудобней и засыпают опять.

В спальне.

Настасья.Был у нее жених. Из немецких земель королевич. Приехал за ней, а веру православную принимать не стал. Ну и вот!..

Фима(вцепившись в плечо Настасьи).Что — «и вот»? Говори все, что знаешь!

Настасья.Покойный государь на него прогневался и в темницу заключил. А государь Алексей Михайлович по доброте своей из темницы его выпустил и домой отправил. Все это давно уже было.

Фима вскакивает с постели и босая бежит к дверям. Настасья, не вставая с колен, бросается за ней, вцепляется в подол ее сорочки.

Настасья.Фимушка! Куда ты? Тебя умалишенной огласят!.. Государю скажут!..

Фима возвращается назад, ложится, вытягивается под одеялом и лежит как мертвая.

Фима(тихо, повелительным тоном).Спи!

Настасья в изнеможении валится на маленький диван.

Фима лежит, вытянувшись, то открывает, то закрывает глаза. Она прижимает руку к груди. Ее сердце бешено стучит. Кажется, что вся комната наполняется этим стуком.

Фима проваливается в сон. Сон.

Жаркий летний день. Фима бежит, выбиваясь из сил, по совершенно незнакомой местности. Вдалеке слышны пулеметные очереди. Фима бежит на этот звук. Она приближается к месту, откуда доносится