Дай, Свобода, высокий твой верхвидеть, знать в небосводе затихшем,как бредущий в степи человекблизость звезд ощущает затылком.Приближай свою ласку к земле,совершающей дивную дивность,навсегда предрешившей во мнесвою боль, и любовь, и родимость.10Ну что ж. Уже все ближе, все вернейрасчет, что попаду я в эту повесть,конечно, если появиться в неймне Игрека не помешает пропек.Все непременным чередом идет,двадцатый век наводит свой порядок,подрагивает, словно самолет,предслыша небо серебром лопаток.А та, что перламутровым белкомглядит чуть вкось, чуть невпопад и странно,ступившая, как дети на балкон,на край любви, на острие пространства,та, над которой в горлышко, как в горн,дудит апрель, насытивший скворешник, —нацеленный в меня, прости ей, гром! —она мне мать, и перемен скорейшихей предстоит удача и печаль.А ты, о Жизнь, мой мальчик-непоседа,спеши вперед и понукай педальоткрывшего крыла велосипеда.Пусть роль свою сыграет азиат —он белокур, как белая ворона,как гончую, его влечет азартпо следу, вдаль, и точно в те ворота,где ждут его, где воспринять должныдвух острых скул опасность и подарок.Округлое дитя из тишиныпоявится, как слово из помарок.11Я — скоро. Но покуда нет меня.Я — где-то там, в преддверии природы.Вот-вот окликнут, разрешат — и яс готовностью возникну на пороге.Я жду рожденья, я спешу теперь,как посетитель в тягостной приемной,пробить бюрократическую дверьвсем телом — и предстать в ее проеме.Ужо рожусь! Еще не рождена.Еще не пала вещая щеколда.Никто не знает, что я — вот она,темно, смешно. Апчхи! В носу щекотно.Вот так играют дети, прячась в шкаф,испытывая радость отдаленья.Сейчас расхохочусь! Нет сил! И ка-аквдруг вывалюсь вам всем на удивленье!Таюсь, тянусь, претерпеваю рост,вломлюсь птенцом горячим, косоротым —ловить губами воздух, словно гроздь,наполненную спелым кислородом.Сравнится ль бледный холодок актрис,трепещущих, что славы не добьются,с моим волненьем среди тех кулис,в потемках, за минуту до дебюта!Еще не знает речи голос мой,еще не сбылся в легких вздох голодный.
