недоразумению звалась Ясной.
Стоит Безрод, а вокруг точно марево разлилось, как от раскаленной кузнечной заготовки, да только не жаром пышет, а мертвецкой стужей. А пройдет Сивый вперед – за ним след вьется жуткий и мерзлый, в котором исчезает все сущее. Ни вдохнуть, ни выдохнуть, желудок словно вековечным льдом набили, и стоит он под горлом, сглотнуть не дает. Хорошо, догадался Безрод отойти.
Пока переодевалась в избе – Тычок удружил, опрокинул полное ведро воды, – готовилась к неизбежному, ведь предстоит сидеть рядом, говорить, слушать. А как сидеть, если Безрод ровно с той стороны вернулся и ноги не вытер. Оставляет на этом свете жуткие мертвящие следы, будто извозился весь и теперь пачкает. Постояла над рядком снадобий в глиняных плошках, поморщилась, покачала головой и от души хватанула из кувшина с крепчайшей брагой, в которой бродили животворящие силы. Пшеница солнцем полна, хмель замерзнуть не даст… как будто отпустило. Что теперь парню сказать? «Отдавай назад стариковское сердце? Поиграл, и хватит. Ошиблась». Нет уж. Не ошиблась. Дунула-плюнула, открыла дверь и позвала в дом…
– Гарьки не вижу. – Ясна возилась у печи. У огня как будто теплее. – Верны не вижу. Оставили где-то?
– Нет больше Гарьки, – буркнул Тычок. – Убили. Как раз накануне свадьбы.
Старуха рухнула на лавку, недоуменно покачала головой:
– А Верна?
– Она и убила.
Ворожея спрятала лицо в ладони. Нет, не такой виделась жизнь год назад, когда Сивый увозил молодую жену за знамением богов. Разверзлась пропасть шириною в год, куда ухнули все надежды.
– Кольцо где? – Ясна кивнула на безымянный палец Сивого. – Или я чего-то не знаю?
С молчаливого согласия Безрода болтун поведал ворожее события последнего года, день за днем, не упуская ничего, и даже присочиняя. Впрочем, Тычок не был бы Тычком, не живи его язык собственной жизнью. Ясна слушала молча, хмурилась и кусала губы, а на «убийстве Гарьки» подсела ближе к печи.
Молчали все трое. Безрод – по обыкновению, молчанка ему, как рыбе вода; Тычок собирался с силами, вот только передохнет; Ясна мерзла. Кто бы мог подумать… Будто сама судьба взяла в руки кнут и полосует Сивого почем зря, как битюга под грузом, а тот лишь зубы крепче сжимает и тянет шаг за шагом. Тяжела получается дорога. И груза под рогожей не видно – что везет?
– Ты вот что, балабол, сходи-ка погуляй. – Ворожея показала Тычку на дверь. – Знакомцев-соседей проведай. Все уши мне прожужжали, дескать, когда старик в гости наведается… да гляди, много не пей!
Уговаривать не пришлось. Несчитанных годов мужичок оставил в избе пожитки, деньги, взял только серебряный рубль и шмыгнул за порог.
Едва за баламутом закрылась дверь, ворожея поежилась, поплотнее завернулась в платок, приложилась к кувшину с брагой и потребовала:
– Говори. Тащи из тени то, что этот балбес не вытащил.
Безрод какое-то время молчал.
– Не оставляй Тычка одного. Да и самой хватит одиночество кормить.
– Ишь ты, заботливый выискался! Для этого приехал?
Сивый отвернулся.
– И для этого тоже. Все может быть. Она не отступится. Со мной становится опасно.
– Беспричинно зарезала Гарьку и ничего не объяснила?
– Что-то случилось после Срединника. – Безрод встал, поворошил дрова в печи. Ворожея затаила дыхание, на мгновение показалось, будто языки пламени посинели, истончились, затрепетали, ровно кто-то задувает. – Смотрит, а в глазах безнадега разлита.
– Следил бы за своей бабой, глядишь, и Гарька осталась жива.
– Каждый идет своим путем, – вернулся на место. – Человека по рукам-ногам спутаю, как дорогу к себе привязать?
– Так и отпустил? Отдал кольцо, и все?
Усмехнулся.
– Так и отпустил.
– А дальше?
– Какой дорогой ни пойду, везде наткнусь на Верну. От схватки не уйти. Наверное, так должно быть.
– Что-то голос мне твой не нравится.
– Может случиться все. – Безрод выглянул исподлобья. – Тычок останется здесь. Я не возьму его с собой.
Ясна подняла вопросительный взгляд, Сивый лишь крепче стиснул зубы. За Верной встает что-то страшное, даже Гарькина смерть показалась бывшей жене мелочью. Переступила и пошла дальше. Тычка не получит.
– А сам куда?
– Туда, где никто не пострадает.
Ясна отхлебнула из кувшина, покачала головой. Ишь ты, чего придумал!
– Встанет поутру, а меня и след простыл, – замолчал, хмуря брови.
– Уж договаривай. Что беспокоит?
– Ее дружина. Никогда таких не видел. Едва ухватил за лицо, под пальцами оплыл, как воск над огнем. Ровно зельем плеснул.
Ясна привалилась к стенке печи. Перед глазами цвело и множилось. Ох, парень, сам ничего не понимаешь. С Той Стороны вырвался и с собой нежить притащил, что вцепилась в раны да отпускать не пожелала. Тает на солнечном свету, клоками отваливается, исчезает, ровно дымка. Когда-нибудь совсем исчезнет.
– За лицо, говоришь, взялся? А тот оплыл, как воск над огнем?
Сивый кивнул.
– Кровь на пальцах была?
– Да. О меч порезался.
Ворожея задумалась и долгое время не подавала признаков жизни – просто сидит старый человек у печи и дремлет, сморенный теплом. Наконец открыла глаза.
– Тебе не понравятся мои речи.
– Мне редко нравится то, что говорят.
– Не все чисто с дружиной Верны. Парни связаны узами служения почище клятвы. И этот кто-то весьма могуч. – Старуха криво улыбнулась. – Куда там старой ворожее. Но не это главное.
Сивый нахмурился. Тишина в избе загустела, стала громче вопроса.
– Твоя кровь уничтожила обоих. Не заруби ты первого и не сверни челюсть второму, они все равно ушли бы. Нельзя идти против того, кому служишь, а тебя не просто били – мечами рвали.
– Я сам по себе. То не моя дружина.
– Не твоя, но хозяин десятка очень тебе близок. У вас одна кровь. Те двое нарушили закон, встав против тебя.
Безрод ухмыльнулся. Когда жизнь перестала казаться простой и понятной, точно ладейная мачта? Когда взял в руки меч? Или раньше? Ворожея осторожно коснулась того, что пугало ее пуще смерти, еще больше оставила недосказанным. Не будь глупцом, догадайся, отчего девять дней ходил по самому краю и лишь чудом выкарабкался. Отчего льда в груди оказалось больше, чем в полуночных краях зимой, а через раны поддувало мертвящей стужей. Тычок останется здесь. Вон бабка Ясна и то почуяла. Сколько дней прошло, а будто на лбу кто-то написал: «Держись подальше». Сидит бледна, дышит через раз, брагой греется. Усмехнулся. Так и есть, все лицо расписано, «держись подальше».
– Тычок придет, уложи спать и не буди. Поднимется, а меня нет.
Ворожея кивнула, не в силах больше говорить. Безрод встал, просительно выглянул исподлобья, старуха кивнула. Сивый обнял бабку, погладил по голове и бережно помог сесть – Ясна чуть не отпустила сознание. Подхватил меч и вышел.
