нашел?
Ровно из-под земли вырос Маграб. Верна едва на месте не подскочила от неожиданности, когда за спиной ледяной голос тихо бросил:
– На счет «триста» я подбежал к воротам.
– Не успеют, – покачала головой, холодея. Повторится бойня, как на холме? – Братцы-князья не успеют.
– На счет «пять» весть о нападении достигнет дружинной избы, – весомо произнес Балестр. – Звук боевого рога скорее человека.
– На счет «двадцать» первый дружинный выбежит из ворот, – холодно усмехнулся Змеелов.
– На счет «триста семьдесят» они выбегут на площадь перед воротами. – Маграб еле заметно кивнул.
– Откуда взялись лишние полста? – нахмурилась Верна.
– К ночи улицы запрудят телеги и пустые бочата.
– Не успеют, – прошептала. – Не успеют.
Вернулись на постоялый двор. До самого вечера лежала, свернувшись клубком, лицом к стене. Все казалось – вот-вот в груди воспламенится, родится тошнота и полезет наружу, выворачивая всю наизнанку, как тогда, на заставе коффов.
Бубенец ухнул в праздник, едва петухи возвестили приход нового дня. Город словно ждал, берег дыхание и с первыми лучами вздохнул во всю мочь.
– Вставай, босота! – Кто-то голосистый промчался по улице мимо постоялого двора Верны, и вослед горлопану из каждого двора полетели крики, проклятия и подначки:
– Нет, ты гляди, уже приложился!..
– Ты дашь спать честным людям, злобожье отродье?..
– На том свете отоспишься, толстуха!..
– А говорят, большие бочки перед княжеским теремом вечером отопрут…
– Здравствуй, новый день! Снежанка, жрать давай!..
И все в полный голос, для уха соседей.
После утренней трапезы Верна выбралась в город, и парни молча ушли следом.
А на площади перед главными городскими воротами скоморохи уже представление играли. Ходили на головах, показывали чудеса – не было в руках ничего, а стоило махнуть – получите, пожалуйста, голубя. Из рукава достал, что ли? Терпела до последнего и ушла, когда стало совсем невмоготу – бубенчики на хвостатых шапках скоморохов дыры в голове повыели.
В гончарном конце развлекались гончары, на свой мастеровой лад, пытались переплюнуть один другого в умении. Кто сделает самый красивый и причудливый кувшин. Верна долго стояла, наблюдала, приглядывалась. Как-никак и сама почти мастеровой человек, каменотес. Искренне желала победы молчаливому пожилому гончару, против которого сел молодой, самоуверенный и даже дерзкий парень, по всему видать не последний в ремесле.
– А что, Суховей, может, сразу сдашься? – Молодой рот не закрывал, словно прохудился мешок с горохом. – Глаз не тот, рука устала, и сноровка враз пропала…
Пожилой без единого слова только головой качал на шутки дерзкого соперника. Молодца поддерживала целая улица, люд столпился за его спиной, шептались, гудели, точно пчелиный рой, а черту перейти не решались – вот еще, толкнешь, испортишь работу. Красивая девушка в голубом платке места себе не находила, все губы искусала, так и стреляла глазами на парня, один раз не выдержала и крикнула:
– Глинец, а он уже горлышко лепит!
– Вижу, Знойка, вижу! – рассмеялся мастер.
За Суховеем стояли опытные, немолодые мастера и соседи. Степенная баба в годах в сиреневом платке молча стояла у самой черты и не отрывала глаз от спины гончара. Наверное, жена, догадалась Верна. Гончара никто не торопил и не подгонял, старые мастера старались вообще не шуметь, а когда из меха с водой упала последняя капля, судья звонко отбил в колоколец.
– Стой, работа! Круги остановить!
Мастера кряхтя потянулись. Ясное дело – спина затекла, гудят ноги, хочется встать и походить.
– Что теперь? – спросила Верна соседа.
– Теперь печь. – Невысокий, кряжистый гончар нахмурился. – Потом роспись и глазурь. К закату узнаем, кто победил.
Подмастерья осторожно сняли с кругов сырье и со всеми предосторожностями куда-то унесли. Верна напомнила себе посетить гончарный конец на закате и ушла дальше.
А перед княжеским теремом увидела вовсе невообразимое. Сначала не поняла, что к чему, а когда распробовала представление, улыбнулась. Стоят подмостки, на них люди, что-то говорят, смеются и плачут. А потом словно повязку с глаз убрали.
– Вон тот как будто Ратник, – прошептала Верна, узнавая. – А девка – Мать-Земля.
– Сейчас появится их сын, – подсказала красивая баба с правого боку. – И станет выбирать себе жену. Ты впервые смотришь лицедейство?
– Да, – глаз не могла оторвать от подмостков. Скоморохи – это другое.
– Там впереди лавки, можно сесть. Пойдем?
Не смогла ответить, лишь кивнула. Из-за полотняной занавеси появился сын Ратника и Матери-Земли, и Верну передернуло. Высоченный ряженый в шлеме с боевой личиной говорил звонко и ясно незнакомым голосом, но усмехался совсем как… Безрод.
Богатые горожане предпочитали смотреть сидя. Еще не все места успели занять, и Верна с новой знакомой сели в последний ряд. Девятка встала за их спинами, и отчего-то люд не поднял шума оттого, что их потеснили. Едва не сами отодвинулись.
– Все удовольствие – по медяку с человека, – прошептала красавица. – Я – Зазноба.
– Верна.
Тем временем на подмостках сын Ратника выбрал себе жену, но счастье обошло молодых стороной. Все просто – любви не случилось. Молодая попалась привередливая и капризная: это ей не нравится, то не по вкусу. А когда Ратникович попал в беду, вильнула хвостом и оставила его погибать.
– Верна, тебе нехорошо? – Зазноба дернула за рукав. – Зашатало, едва наземь не сползла и взбледнула что-то.
– Все хорошо, просто перед глазами побелело. Голова закружилась.
Сама не поняла, как досмотрела до конца. Не свезло парню.
– Говорят, бродят Ратниковичи по белу свету и счастья не знают, – рассмеялась новая знакомая после представления. Люд, пошумев, начал расходиться. Город большой, всюду нужно успеть. – Они все такие, только дай повоевать.
– Кто?
– Да мужчины! А мы дуры! Наступаем на те же грабли! Мой первый муж вой и второй тоже!
– Бывает, – осторожно протянула Верна.
– А я ждать должна? Права была девка в представлении, воя ждать – только себя обманывать. Ратникович или простой дружинный – не больно важно.
Верна искоса оглядела Зазнобу. Брови изогнуты, нос ровный и точеный, глаза синие, кожа белая, губы пунцовые, шейка тонкая. Голова шапкой забрана, коса на груди лежит, сарафан цветаст, летняя верховка белкой оторочена. Красота, да и только! А пожалуй… грудь маловата, у самой попышнее будет. И бедра пошире. И вообще, если бы не выбитый зуб и сломанный нос…
– Не дождалась? Убили?
– А кто его знает? Может, сгинул, может, другую нашел! Семь лет в неизвестности, а бабье время уходит.
Семь лет?.. Верна прикусила губу. Кому из возвращенцев подмигивает прошлое?
– Да, время уходит, сказать нечего. И ничто не дрогнуло? А вдруг вернется?
– Вернется? – Зазноба оглянулась, «разбросалась глазами» направо-налево и прошептала: – Ты, Верна, даже не представляешь, как права! Вернулись! Залом и его дружина которую седмицу воду мутят. Наверное, слышала? И мой среди них как пить дать! С Пластуна как с гуся вода! Вся страна, ровно дикий конь, встала
