телохранителей и нарваться на шальную стрелу, но парни стояли, как и стояли, свистел воздух, рассекаемый мечами, и валко, дробно падали наземь люди. Хотела сделать шаг, но не смогла, ноги будто отнялись, а глазами так и прикипела к лицу мрачного человека с горящим взглядом, что стоял у дальней стены и, простерев руки ко входу, что-то шептал.
– Глазищи черные, бровищи густые, голос хриплый, что-то говорит, замереть велит… – потерянно буркнула Верна.
Обуяла странная леность – ни шагу ступить, ни рукой шевельнуть; глаза дымкой заволокло; все сущее сделалось нечетким, неярким; голова потяжелела, как будто в сон потянуло. Во всем мире остались только жуткие глаза человека у стены, черные, бездонные, смотрят, не отпускают. Ровно во сне видела парней, что положили на дощатый пол три или четыре десятка бойцов, а колдун с ворожачьими черными глазами оказался девятерым вовсе не помеха – едва не быстрее прежнего покромсали бойцов Кешуга и его самого.
Воины саддхута, будто изваяния, замерли в дверях позади Верны – вперед не ступить, назад не сдать – и широко раскрытыми глазами смотрели на то, как с врагами управляется страшный десяток. Несколько мгновений… и нет кешугов. Только воздух свистит под мечами да в глазах рябит от быстроты и жутковатой силищи. Клинки мелькали и свистели, ровно крылья ветряной мельницы, если бы вдруг подул ураганный ветрище; иной раз даже не видели, как бьют, лишь враги стонут и падают.
– А стрелы? Стрелы что же? – растерянно прошептала Верна.
Пол усеяли оперенные и смертоносные обрубки, где оперение, где наконечник. Не обломанные, а именно разрубленные – края древков не топорщились острыми, бесформенными сколами, а блестели аккуратными, ровными срезами: светлое дерево на темных, затертых стрелах.
– Их не взять стрелами, – даже губы ходили еле-еле. Колдун обездвижил всех, кто ступил в дверной проем и взглянул ему в лицо, но девятеро стали ворожцу не по силам. – Не взять стрелами…
Могущественный чудодей пал последним, его девятеро просто изрубили в ошметки. За сущее мгновение человека не стало, а то, что с глухим звуком осыпалось на пол, принять за человека стало решительно невозможно. Даже бывалые воины саддхута не сдержали дурноту, к людям вернулась подвижность, и потрясенные бойцы осели под стенами. Верна закрыла дверь в палату и какое-то время подпирала собой. Лучше, если никто не увидит кровавый обряд девятерых. Никто.
Пока шли ко второй крепости, потерянно молчали. Дружинные Бейле-Багри правили клинки и таскали глаза по доскам палубы. Что говорить и нужно ли? Видели такое, о чем даже внуки станут рассказывать своим детям с волнением и придыханием, словно не быль, а диковинную сказку, от которой зябко стынет в жилах кровь. Брачан, поджав губы, только и бросил:
– Вторая крепость похожа на первую, сделаем так же. От добра добра искать не станем.
Не досчитались восьми человек, погребли там же, во дворе, под башней. Брачан самолично запалил погребальные костры, а кешугов снесли в их ладью, подожгли корабль и пустили на волю течения. Еще долго виднелся в лиловой предрассветной хмари яркий светоч.
Выждали на берегу день и двинулись на приступ. На сей раз таиться на стали, подошли с огнями на бортах, барабан исправно отбивал меру для гребцов. На скалах загомонили чайки, кешуги высыпали на стену. Остров оказался несколько больше первого, и на этот раз удалось пройти под стенами, не замочив ног. В остальном все повторилось – та же узкая тропа к большим воротам, почти пустые стены и беспечность речных разбойников. Серый Медведь, Маграб, Гогон Холодный и Балестр точно скальные ящерки взобрались на стену, спустились во двор, убрали стражу и распахнули ворота для остальных.
– Клянусь, крепости строил один и тот же зодчий, – пробормотал кто-то из бойцов саддхута. – Братья решили не ломать голову и четырежды озадачили строителя крепостей.
– И вы, как прошлой ночью, идете по правой лестнице, – бросила Верна. – С нами боги, вперед, воины саддхута!
Как будто все это уже было – рубка в темноте на левой стене, в которой кешуги не успели не даже испугаться, отчаянная молотьба топорами в дверь, молниеносное проникновение в окна второго уровня.
– Если у этих найдется колдун, я не удивлюсь, – прошептала Верна, восходя по лестнице в кольце телохранителей.
Кешуги на третьем уровне запираться на стали: к чему оттягивать неизбежное? Как обещала, Верна не удивилась, углядев позади воинов человека в мрачном одеянии, вида настолько зловещего, что сама не поняла, откуда в палате взялся едкий желтоватый дымок, а саму заколотило в приступе страха. Хоть сейчас же падай ниц, сворачивайся клубком и тоненько подвывай: «Мама, мама».
Дымок выполз в коридор, бойцы Бейле-Багри вдруг изменились в лицах, скуксились, попятились и опустили мечи. Верна еще оседала на каменный пол, кричала и звала мать, когда все закончилось. Хрустели под ногами парней обрубки стрел, на середину палаты медленно стекала кровь из порубленных тел, колдуна стало вовсе не найти, даже голову рассекли на несколько частей. Не нашла в себе сил встать и закрыть дверь, дабы остальные не увидели то, что здесь произойдет. Под руками девятерых затрещали кожаные доспехи; жирно хлюпала разрываемая плоть; лопаясь, тонко звенели сухожилия, а воины саддхута – те, что это видели, – исступленно завыли, пряча глаза…
Третья крепость оказалась непохожа на первые две – скалы распорядились по-своему и разгуляться зодчему не дали. Небольшая ровная площадка будто нарочно подошла для возведения крепкой постройки, а места для круговой стены не нашлось. Впрочем, она оказалась вовсе не нужна. Твердыня словно явилась продолжением скал, в сумерках было даже не разглядеть, где кончается камень и начинается стена. Высокая четырехугольная застава.
В скалах строители вырубили узкую лестницу – лишь один человек поднимется к стенам, едва не падая, – она единственная вела к двустворчатым воротам. Используя придумку, отточенную в двух предыдущих случаях, нападающие истово обрушились на входные ворота, благо на площадке перед входом едва нашлось места для двоих. В самую глухую полночную пору гулкие удары сотрясли крепостные ворота, и в ночь полетели встревоженные крики осажденных пиратов.
Окунь, Змеелов, Белопер и Крюк ушли вверх по тыльной стене крепости, бойницы с этой стороны остались черны, в них не билось на сквозняке пламя светочей. Воины Кешуга даже предположить не смели, что проникнуть в крепость таким странным путем сделается возможно.
– Думаю, нам не придется обнажить мечи, – прошептала Верна Брачану, что тревожно замер у самого подножия лестницы. В какое-то мгновение поняла это ясно. – Пираты внутри еще кричат, стреляют, но через какое-то время все стихнет, и мы попадем в безлюдную крепость.
– Твои слова очень похожи на правду. – Предводитель воинства укрылся щитом, в котором уже торчало три стрелы. – То, что я уже видел, не оставляет никаких сомнений в подобном исходе. Гляди, еще немного, и твои люди вынесут ворота, словно гнилую циновку, сотканную из камыша!
Балестр и Тунтун рубили ворота, вернее, дорубали. Уже две петли, вырванные из дерева с мясом, торчали вовне, пройдет еще немного времени, и тяжелые дубовые затворы вылетят из проема, словно ореховая скорлупа, запущенная щелчком с ногтя.
Наверху постепенно утихли крики и погасли светочи, один за другим, словно кто-то задул огонь и жизнь, равно искусно и неостановимо. Истончился и прекратился поток стрел, бойницы снова стали черны и неразличимы во мраке, и наконец сделалось так темно и тихо, как и должно быть ночью. Глухо лязгнуло железо, Балестр и Тунтун прекратили рубить, и ворота распахнулись так стремительно, словно оказались на самом деле легче гнилой камышовой циновки. Окунь, Змеелов, Белопер и Крюк появились в проеме и коротко кивнули. Все. Третья крепость…
На четвертом острове колдунов оказалось аж два: оба здоровенные, злые, волосатые, глазливые. Отчего-то сердце замерло, стоило их увидеть, и в животе похолодело. На лоб выступила испарина, а нутро опалило злостью, какую давно ни к кому не испытывала. Взвыли шрамы, зажившие полгода назад, колени подогнулись, в носу запекло, словно только что сломали воины Крайра, и силы враз куда-то делись. Упала наземь, заскрипела зубами, но чем больше проходило времени, тем становилось лишь больнее, словно вернулось недавнее прошлое – избита-ранена-продана в рабство.
– Я свободна, свободна! – шептала еле слышно, только поделать ничего не могла. Очертания крепости расплывались, а на их место вставала до боли знакомая картина: горит поселение, терем объят пламенем, раскинув руки, недалеко лежит отец, и все трясется – саму куда-то волокут на плече. – Это уже было!
