Оба наших мушкета были перекинуты у него через плечо, но я подумала о восьмидесяти тысячах голодных вандейцев, которые, по слухам, находились во Флеше.
В доме Пьера окна были закрыты ставнями, а двери крепко заперты, так же, как и во всех соседних домах, но мне достаточно было постучать условным стуком, известным со времен нашего детства – два быстрых коротких удара, как дверь тотчас отворилась и на пороге появилась Эдме. Она была похожа на Мишеля, настоящая его копия в миниатюре: беспорядочно спутанные волосы, подозрительный взгляд, и за поясом пистолет, несомненно, заряженный. Увидев нас, она опустила оружие и бросилась мне на шею.
– Софи… о, Софи…
Мы постояли, крепко обнявшись, а потом я услышала из дальних комнат возволнованный голос моей невестки, которая спрашивала: 'Кто это?'. Младший мальчик ее плакал, и я могла себе представить, что у них творится.
Там же, в передней, я быстро объяснила все Эдме, в то время как Марсель помогал ей снова закрыть и запереть двери.
– Пьер ушел в полдень, вместе с национальной гвардией, – говорила Эдме, – и с тех пор мы его не видели. Он сказал мне: 'Позаботься о Мари и детях', что я и делаю. Еды у нас в доме довольно, хватит на три-четыре дня. Если явятся вандейцы, я готова их встретить.
Она посмотрела на мушкеты, которые Марсель положил у двери.
– Теперь мы хорошо вооружены, – сказала она и добавила, с улыбкой взглянув на Марселя: – Ты согласен служить под моей командой, гражданин?
Марсель, долговязый парень ростом более шести футов, глуповато-застенчиво смотрел на нее сверху вниз.
– Тебе достаточно только приказать, гражданка, и я все исполню, сказал он.
Мне вспомнилось наше детство в Ла-Пьере, то, как Эдме всегда предпочитала куклам игры с мальчишками и вечно приставала к Мишелю, упрашивая его выточить какую-нибудь саблю или кинжал. Теперь, наконец, настало время, и она могла по-настоящему играть роль мужчины.
– Солдаты не могут воевать на пустой желудок, – объявила она. – Пойдите в кухню и поешьте. Может быть, и глупо было с твоей стороны уехать из Шен-Бидо, но должна тебе признаться… Я рада, что получила подкрепление.
Тут из внутренних комнат прибежали дети: за Эмилем – это был старший, которому уже исполнилось тринадуцать, – бежал самый младшенький, шестилетний Пьер-Франсуа, а за ним неслась собака со всеми щенками. Шествие замыкала моя невестка, из-за плеча которой выглядывали престарелая вдова с дочерью, бесплатные пансионеры, постоянно проживающие в этом беспорядочном доме. Меня не удивло то, что Эдме обрадовалась подкреплению. Ее маленькая община несомненно нуждалась в защите.
Мы поели, как могли, засыпаемые со всех сторон вопросами, ни на один из которых не могли дать ответа. Вандейцы находились во Флеше, вот все, что нам известно. Куда они после этого направятся – на север, на восток или на запад, – никто решительно не знает.
– Одно только очевидно, – сказала Эдме, – если они порешат захватить Ле-Ман, город практически беззащитен. У нас есть один батальон валансьенцев, отряд кавалерии и наша национальная гвардия, и все они сейчас находятся где-то на дороге, между городом и Флешем.
Все это она рассказала нам позже, когда мы готовились лечь спать. Она не хотела волновать жену Пьера и этих двух женщин, их приживалок. Она заставила меня лечь на свою постель, а сама, не раздеваясь, улеглась на матрасе возле двери. Марсель же устроился в передней, взяв себе другой матрас.
– Если что-нибудь случится, – сказала Эдме, – мы с ним оба готовы.
Я видела, что она положила возле себя заряженный мушкет, и была уверена, что она способна нас защитить так же, как если бы на ее месте был Пьер.
На следующее утро, когда мы проснулись, нас встретили то же самое мрачное серое небо и проливной дождь. Мы быстро позавтракали, стараясь есть поменьше, чтобы растянуть наши запасы, и послали Марселя в город узнать последние новости. Он отсутствовал более часа, а когда вернулся, мы поняли по выражению его лица, что новости будут невеселые.
– Мэр вместе с муниципалитетом уже отбыли в Шартр, – рассказывал он. С ними уехали все официальные лица, забрав с собой деньги, документы – все, что не должно попасть в руки мятежников. Они уехали с семьями. Все, кто только мог найти средства передвижения, покинули город.
Его слова воскресили во мне прежние страхи, панику восемьдесят девятого года. Тогда, правда, разбойники были мнимыми, теперь же стали реальностью, они находились на расстоянии полдневного марша от Ле-Мана.
– Сколько человек могут поместиться в шарабане? – спросила я.
Марсель покачал головой.
– Я заходил в гостиницу двадцать минут тому назад, гражданка, – ответил он. – В доме пусто, и в комнатах тоже. Этот негодяй-хозяин забрал шарабан вместе с лошадью для себя и своей семьи.
В полном отчаянии я обернулась к Эдме.
– Что же мы будем делать? – спросила я у нее.
Она стояла и смотрела на меня, сложив руки на груди.
– Нам остается только одно, – сказала она. – Оставаться здесь и защищаться.
Марсель облизнул сухие губы. Не знаю, кто испытывал большее отчаяние я или он.
– На рыночной площади говорили, что если вандейцы войдут в город, они ничего не сделают тем, кто не будет оказывать сопротивление, гражданка, говорил Марсель. – Им нужна только еда и ничего больше. Женщин и детей они не тронут. А вот мужчин, конечно, заберут и повесят всех до одного.
Мы с Эдме понимали, к чему он клонит. Он хотел, чтобы ему разрешили уйти. Пешком, в одиночку, он еще может прорваться. В противном случае, если он останется, это может стоить ему жизни.
– Поступай, как знаешь, гражданин, – сказала Эдме. – Во всяком случае, ты не принадлежишь к этому дому. Пусть решает гражданка Дюваль, а не я.
Я подумала о семье, которая ожидает его в Шен-Бидо, и у меня не хватило духу просить его остаться, хотя это означало, что мы оказываемся беззащитными.
– Уходи быстрее, Марсель, – сказала я ему. – Если ты благополучно доберешься до дома… ты знаешь, что сказать. Вот твой мушкет.
Он покачал головой.
– Без него я смогу быстрее идти, гражданка, – ответил он, и, низко склонившись над моей рукой, в следующую секунду уже вышел из дома.
– Он хотел сказать, что сможет быстрее бежать, – сказала Эдме, закрывая дверь на засов. – Неужели все мужчины у вас на заводе такие трусы? Если это так, значит, времена изменились. Ты умеешь стрелять из мушкета, Софи?
– Нет, – честно призналась я.
– Тогда второй я оставляю про запас. Эмиль уже достаточно большой, он может стрелять из пистолета. – И она крикнула своего племянника.
Я находилась в состоянии некоего помрачения ума; все, что происходило вокруг, казалось нереальным. Я видела, как Эдме ставит своего тринадцатилетнего племянника у окна в комнате наверху с заряженным пистолетом в руках, а сама становится рядом с ним у соседнего окна, чтобы наблюдать за улицей. Мушкеты она поставила рядом с собой. Мари, младшие дети и вдова с дочерью сидели взаперти в задних комнатах, где оыбчно жили эти женщины. Окна там выходили на крыши, улица из них была не видна. Это было наиболее безопасное место.
– Если они взломают двери, – говорила Эдме, – мы сможем защищать лестницу.
В это самое время в Шен-Бидо мадам Верделе, наверное, кормит Зоэ-Сюзанну завтраком, вынув ее из кроватки и посадив на высокий стул в кухне. Жак Дюваль, должно быть, едет в Мондубло, а Франсуа вместе с немногими оставшимися рабочими работает в стекловарне.
Незадолго до полудня я отправилась на кухню и приготовила еду, которую отнесла с задние комнаты. Там они придвинули кровать к стене, чтобы детям было свободнее играть на полу. Мари, моя невестка, штопала носки, вдова читала дочери, которая в это время нанизывала на нитку бусы, чтобы позабавить малыша. Эта уютная домашняя сцена, этот привычный покой поразили меня гораздо больше, чем если бы
