– Это было очень больно, док, – пожаловался он.
– Да, я предполагал, что так оно и будет, и вы еще не раз испытаете боль здесь, в позвоночнике пока все окончательно заживет. А теперь сидите спокойно, я перевяжу вас.
Покидая через пятнадцать минут кабинет доктора, Уэйд чувствовал себя как туго спеленатый младенец, но зато он больше совершенно не хромал.
Глава 29
Воздух в кухне был хорошо прогрет, а вода в меру горячая, когда Шторм разделась и с наслаждением ступила в деревянное корыто, а потом уселась в нем, вытянув ноги. Она дотянулась рукой до края кухонного стола и достала мочалку и кусок душистого мыла, теперь она могла взбить мягкую ароматную пену в корыте. Проводя по гладкой коже шеи и груди мягкой мочалкой, Шторм думала об Уэйде. Когда она лежала в полузабытьи в ту роковую ночь в своей комнате, она даже и представить не могла, что он находится здесь рядом, что он бушует, словно разъяренный буйвол, круша все на своем пути. Но почему он казался в ту ночь спятившим от горя и тревоги человеком? Все его поступки свидетельствовали об его безграничной любви к ней, Шторм.
– Прекрати! – приказал Шторм ее внутренний голос. – Ты опять начинаешь все сначала. Ты сама постоянно убеждаешь себя выкинуть из головы всякие мысли об этом человеке, даешь себе клятвы и сама тут же их нарушаешь, снова связывая все свои надежды с человеком, который намерен жениться на другой женщине. Но ведь ты так настрадалась за все эти годы, что просто не имеешь права, чтобы тебя вновь и вновь одурачивали и водили за нос.
– Конечно, ты права, – пробормотала Шторм, не замечая, что разговаривает сама с собой, и, выйдя из воды, начала усердно растирать свое влажное тело полотенцем, как будто наказывая себя за то, что никак не могла выйти из этого заколдованного круга, все время возвращаясь к одному и тому же вопросу: «Любит он меня или не любит?».
Наконец, Шторм надела новое платье, которое Мария подарила ей на Рождество, туго затянув пояс вокруг своей тонкой талий.
А затем подошла к зеркалу, чтобы расчесать свои белокурые волосы. Когда Шторм вошла в гостиную, в камине весело горел огонь. Она была одна в доме. Мария воспользовалась ясным погожим деньком, чтобы съездить навестить свою сестру, а Джеб помогал Кейну на конюшне чистить и кормить его любимых кобыл.
Шторм подумала, свернувшись калачиком на софе у камина, что Кейн может теперь не беспокоиться за своих кобыл – дикий жеребец больше не посягнет на его собственность. Эта мысль одновременно радовала и огорчала Шторм, потому что белый жеребец был поистине великолепным животным. Ковбои отнесли его гарему целый стог сена и доложили Кейну, что кобылы почти совсем прирученные и не боятся людей. Шторм догадывалась по тому огоньку, который с недавних пор горел в глазах Кейна, что ее брат строит свои планы в отношении табуна дикого жеребца.
Шторм взяла книгу, которую она пыталась читать вот уже две недели, и открыла ее на той странице, где лежала закладка. Она уже прочитала несколько страниц, не особо вдумываясь в смысл прочитанного, когда вдруг распахнулась входная дверь и в гостиную потянуло холодным воздухом.
– Кейн, ради бога, сейчас же закрой дверь, – крикнула она раздраженным тоном.
Дверь закрылась, и кто-то спокойным уверенным шагом, минуя кухню, направился к ней в гостиную.
– Это не Кейн, – раздался глубокий голос, и только тогда Шторм взглянула на вошедшего.
Шторм, конечно, узнала Уэйда, но она не могла поверить своим глазам. Несмотря на огромный синяк, украшавший его левый глаз, он выглядел лет на десять моложе своих лет. Его серые глаза сияли тем жизнерадостным блеском, который Шторм помнила с детства. А обычно сжатые напряженные губы Уэйда сейчас мягко, ласково улыбались ей.
Эту перемену в нем произвела Джейн, горько подумала Шторм, наблюдая, как Уэйд снимает свою зимнюю куртку на меху и вешает ее на спинку стула.
Перенимая его легкую непринужденную манеру поведения, она сказала как можно более бодро и весело:
– Ну, Уэйд, ты весь просто светишься изнутри от счастья!
Уэйд осторожно уселся рядом с ней на софу, вытянув и скрестив ноги. Такой ласковой и призывной улыбки, обращенной к ней, Шторм не видела на его лице по крайней мере последние четыре года.
«Крепись, моя девочка, – сказала она себе, чувствуя, что ее сердце затрепетало в груди. – Вспомни, сколько раз этот человек надувал тебя самым наглым и бессовестным образом».
И Шторм постаралась придать своему лицу спокойное безразличное выражение, что бы он ни делал и ни говорил.
– Ты тоже выглядишь намного лучше, чем в последний раз, когда я видел тебя, – заметил Уэйд.
– Да, я себя чувствую намного лучше, – сказала Шторм.
Оба разом замолчали и уставились друг на друга; молчание затягивалось, обоих распирали невысказанные слова и чувства, которые они все это время усердно подавляли в своей душе. Наконец обоих как будто прорвало, и они заговорили разом.
– Говори, что ты хочешь сказать, – ласково произнес Уэйд.
– Нет, ты говори. То, что я собиралась сказать, не имеет никакого значения.
Уэйд помолчал минуту, а потом начал тихо говорить:
– Шторм, я очень многое хочу сказать тебе, мне надо объяснить…
– Послушай, Уэйд, тебе вовсе незачем пускаться в объяснения. Как ни слаб мой разум, но в конце концов он сделал тот вывод, который долгие годы напрашивался сам собой. Все это время я принимала братскую заботу за любовь, которую ты, конечно, никогда ко мне не испытывал, – Шторм заставила себя взглянуть на Уэйда и добавила. – Прости меня, пожалуйста, за все те неприятные мгновения, которые я,
