Через час приехал Карл Гельван. Это был высокий тридцатипятилетний латыш, бывший спецназовец, который служил в десантных частях Советской Армии еще в восемьдесят девятом году. Затем он вернулся в Ригу, устроился на работу в полицию. В девяносто четвертом переехал в Бельгию. Работал охранником, телохранителем, инструктором по рукопашному бою. В девяносто восьмом устроился работать к Дзевоньскому и с тех пор выполнял его деликатные поручения. Гельван вошел в дом и прошел в гостиную с камином, где его уже ждали. У него были светлые волосы, немного выпученные глаза, строгие, словно вырубленные черты лица.
Войдя в зал, Гельван замер, ожидая разрешения сесть. Дзевоньский благосклонно кивнул. Ему нравился армейский стиль его помощника. Гельван прошел к ним и сел на стул, ожидая дальнейших указаний шефа. По-немецки он говорил свободно, немного знал французский.
— Вы уже знакомы, — сказал Дзевоньский по-немецки, — герр Шайнер хотел поговорить с вами, Карл, чтобы прояснить некоторые вопросы.
Гельван посмотрел на гостя. Он вообще не любил много говорить.
— Где вы служили, Гельван? — неожиданно поинтересовался Гейтлер. — В какой армии? Я же вижу вашу армейскую выправку.
— В Советской Армии, — ответил Карл, — в десантных частях.
— Прекрасно, — кивнул Гейтлер, — значит, вы примерно знаете, как могут вести себя ваши бывшие коллеги. Еще вопрос. Вам известно, зачем мы все сюда приехали?
Гельван посмотрел на Дзевоньского. Тот закрыл глаза, разрешая ответить.
— Известно, — ответил Карл.
— Что именно? Зачем мы сюда приехали?
Гельван снова взглянул на Дзевоньского. И тот снова разрешил ответить.
— Готовить важную операцию, — чуть подумав, произнес Карл.
— Прекрасно, — откликнулся Гейтлер, — значит, вы знаете, какую именно операцию мы будем готовить. Не нужно ничего говорить. Я спрашиваю, да или нет.
— Да, — ответил Гельван.
— Тогда скажите, любите ли вы театр?
— Что? — не понял Карл. Он не удивился, просто не понял.
— Я спрашиваю, любите ли вы театр?
Гельван посмотрел на Дзевоньского, но тот молчал, не подавая никаких знаков. Карл перевел взгляд на сидящего в кресле гостя.
— Я не знаю, герр Шайнер, — наконец произнес Гельван, — я не понимаю, о чем вы меня спрашиваете.
Гейтлер посмотрел на Дзевоньского и укоризненно покачал головой.
— Какие языки вы знаете? — спросил он у Карла.
— Латышский, русский, немецкий, французский. Немного литовский.
— Ясно, — Гейтлер обратился к Дзевоньскому по-английски. — Боюсь, такой помощник нам не подойдет. Нужно найти другого. Более сообразительного.
— Спасибо, Карл, — закончил разговор Дзевоньский, — вы можете подождать нас в другой комнате. Если вы проголодались, наша кухарка вас накормит.
Гельван поднялся и вышел из комнаты.
— Вы знаете, генерал, что при всей моей сообразительности ваши вопросы иногда ставят в тупик даже меня, — признался Дзевоньский. — При чем тут любовь Карла к театру? Какое это имеет отношение к нашему делу? Может, вам любопытно, нравится ли ему балет или чем Верди отличается от Пуччини?
— Если это понадобится для нашего дела, то Гельвану придется научиться отличать их друг от друга, — невозмутимо заметил Гейтлер, — но мне нравится ваш вопрос. Если даже такой профессионал, как вы, не понял сути моего интереса, то боюсь, наш замысел может оказаться неудачным.
— Какой замысел? — занервничал Дзевоньский. — При чем тут наша работа и любовь Гельвана к театру?
— Вы примерно представляете, как работает служба безопасности президента? — спросил Гейтлер. — Они отслеживают все, что касается безопасности охраняемого лица. Специальные аналитики анализируют все возможные угрозы, все перемещения любых известных террористов, изучают все уловки, к которым они могут прибегнуть. Анализируются их возможности, приемы, проверяется новая техника, исследуется весь путь президента от его резиденции до дома. Одним словом, там не только охранники с накачанными мускулами, а умные и думающие люди. Как вы, Дзевоньский. Но ни один аналитик никогда не задаст такой глупый вопрос: любит ли Карл Гельван театр?
Дзевоньский промолчал. Он уже понял, что Гейтлер задал свой странный вопрос не просто так. Но по-прежнему не мог понять, какая может быть связь между их операцией и абсолютно непонятным разговором о любви к театру.
— Меня пригласили сюда не для того, чтобы я сидел на этой даче и наслаждался вашим обществом, — заметил Гейтлер. — Вы, кажется, поставили передо мной конкретную задачу, решив выплатить мне большой гонорар за мою работу. А моя основная работа — это думать головой. Вот поэтому я и придумал парадоксальную ситуацию, которую никогда ни одна служба безопасности не сможет просчитать. Они будут проверять все что угодно: от еды президента до бумаг, которые приносят ему на подпись. Будут видеть в каждом посетителе террориста, проверять приходящую корреспонденцию, мебель, брать даже пробы воздуха. Но никто не задаст себе такого вопроса: любит ли Карл Гельван театр?
— Объясните наконец, что происходит, — не выдержал Дзевоньский. — Я все еще ничего не могу понять.
— Вы можете заставить президента приехать в место, которое вам нужно? — спросил Гейтлер. — Помните, я рассказывал вам о подготовке покушения на Франко? Тогда мы разрабатывали именно такую ситуацию, при которой мы должны были заранее знать, где и когда окажется «каудильо». Здесь мы ничего такого сделать не можем. Мы не знаем, куда поедет президент, с кем он будет, каков маршрут его передвижения, какие транспортные средства он использует, где и сколько времени пробудет. Мы ничего не знаем, если только вы не сможете завербовать руководителя его службы безопасности или руководителя его администрации. У вас есть такая возможность?
Дзевоньский не ответил, только насмешливо фыркнул.
— Правильно, — улыбнулся Гейтлер. — Таким образом я намеренно моделирую ситуацию, при которой буду точно знать, где и когда появится президент. Буду знать и смогу подготовиться к этой встрече еще до того, как об этом узнает его служба безопасности, еще до того, как об этом будет знать сам президент.
— Сейчас я начну потихоньку сходить с ума, — пробормотал Дзевоньский. — О чем вы говорите? Вы будете знать, где появится президент, еще до того, как он сам будет об этом знать? Еще до того, как об этом будет знать его охрана?
— Да, — невозмутимо ответил Гейтлер. — Поэтому я и задаю такой смешной вопрос. Дело не в любви Гельвана к театру. Дело в том, что страницы, посвященные культуре, не будет читать ни один аналитик службы безопасности. Разве что для собственного удовольствия. А пресс-служба президента читать будет. Более того, они обязаны делать краткие выжимки из наиболее известных статей для информирования руководителя государства. Теперь вы начали понимать, мистер Дзевоньский?
— Вы сами моделируете ситуацию? — ошеломленно переспросил Дзевоньский.
— Правильно. И мне нужна всего лишь определенная сумма денег, чтобы заплатить журналистам. Если в течение месяца во всех крупных периодических изданиях будут хвалить какую-нибудь конкретную постановку или писать о ней в неоднозначных тонах, то вероятность появления на этом спектакле самого президента настолько велика, что легко просчитывается аналитиками. Служба безопасности, конечно, не обратит внимания на спектакль, который усиленно пропагандируют и вокруг которого бушуют страсти. А вот пресс-служба обязательно это заметит и упомянет этот спектакль в своем отчете. Один раз, второй, третий… Рано или поздно любой нормальный человек, знакомясь с этими отчетами, заинтересуется такой повторяющейся закономерностью. И наконец можно прямо потребовать, чтобы именно глава государства высказался по проблеме этого спектакля. Или лично посмотрел его. Как вы думаете, какова вероятность того, что он появится в этом театре? Я думаю, очень высокая. Но пока ни он и никто в мире не знают, что через месяц или через два он должен побывать в этом театре.
