подкрасться и заглянуть в окно, как увидала Люсиль, бегущую к ограде. Чепец небрежно укрывал ее распущенные косы, на плечи она по-крестьянски набросила теплую шаль. «Санкюлоты! Санкюлоты уже у нас, — выкрикнула она. — Бегите, коли успеете, они ищут оружия либо чего-то еще в папенькином кабинете! Папенька там же, с ними, нам уж не убежать!» — «Люсиль, бежим вместе! — Возразила я. — Разве в радость твоему отцу, что ты погибнешь вместе с ним?» — «А ты разве бросила бы своего?» — Я смешалась, не зная, что ответить, но обстоятельства сами разрешили наш спор. Сбитый штыком, замок слетел, ворота в наш сад распахнулись перед еще одной оравой синих. Противу ожидания, злодеи не арестовали нас вместе с родителями, мы сами умолили разрешения сопровождать их. Увы, не до суда. До гильотины, верно, было слишком далеко пешком, и негодяи устроили эшафот на старенькой конной мельнице, взгромоздив на каменный жернов большой чурбан. Площадку, по которой всегда бродила кругами добродушная лошадь, заполнила толпа, большая ли, при свете случайных факелов было не разобрать. Булыжники кое-где были уж черны от ручейков пролившейся крови. «Аристократы! Еще аристократов сюда!» — кричала толпа. Под ее улюлюканье вывели господина де Сомбрея. Он шел, словно во сне. Увидевши, как отца ее влекут к эшафоту, рядом с коим еще истекало кровью обезглавленное тело другого нещасного, Люсиль словно обезумела. Вырвавшись из рук солдат, она выскочила следом. «Добрые люди! — закричала она. — Мой отец вовсе не аристократ! Он не аристократ, он, клянусь, он простой стряпчий! Мы ненавидим аристократов!» Я взглянула на господина де Сомбрея, но он, казалось, не слышал криков дочери. «Докажи, что вы ненавидите аристократов!» — Крикнул кто-то из толпы. «Я готова доказать это как угодно!» — «Пусть сама рубит головы!» — «Да куда ей удержать топор!» — «Ребята, я придумал лучше! — обрадовался один из солдат, карауливших жернов. — Тащите-ка из домишки чашку!» — «Чашку? Зачем чашку?» Чашка уже была в руках его. Солдат нагнулся к жернову. Верно, в камне была выемка, в которой собралось довольно крови. Толпа ревела от восторга. Солдат высоко поднял сосуд с черной жидкостью. Не могу передать своих чувств, я стояла, оцепенев, даже не дышала. «Коли ты готова пить аристократическую кровь, мы тебе поверим!» Никогда не забыть мне муки безумия в лице моей детской подруги. Люсиль выхватила чашку из рук солдата, она молчала, но глаза ее кричали страшным криком. Она сделала глоток, горло ее дрогнуло. «До дна! До дна!!» — кричали вокруг. Люсиль пила. Белое как мел лицо ее испачкалось черным вокруг рта. Наконец рука ее упала, раздался звон разбившейся посуды. «Виват! Виват славной девушке! Свободу старику! Они оправданы, оправданы!» — так кричала толпа. Все обнимали по-прежнему словно не понимающего, где он, господина де Сомбрея и целовали Люсиль в окровавленные щеки. Затем оба исчезли из моих глаз, толпа сомкнулась. Между тем уже повлекли к плахе моего отца. Он шел тверже, оборачиваясь по сторонам, несомненно взгляд его искал меня, но не находил. Теченье времени странно замедлилось для меня. Казалось, все вокруг движется как в замедленной пантомиме. Люсиль только что показала мне способ спасти отцовскую жизнь. Видит Бог, Элен, я охотно отдала бы свою жизнь в обмен на жизнь родителя, но сделать много меньшего — того, что сделала Люсиль, я не была в силах. Замедлившееся время словно дразнило меня уходящей но еще не ушедшей возможностью. Нет, я не могла! Отец мой поднимался на плаху. Вот взгляд его нашел меня, он поднял руку, посылая мне крестное знамение… В следующее мгновение рука его отделилась от тела — сей жест разгневал негодяев. Дальше все случилось быстро, слишком быстро.
— Лучше в гроб, чем в смертный грех, — прошептала Нелли. — Теперь девица эта безумна. Мысль ее блуждает во тьме содеянного, словно грешник в аду. Ей никогда не отмолить своего поступка, да и едва ль она сохранила способность молиться.
— Так прибегнем же к молитве, Элен! — воскликнула Диана. — Вы или я ее прочтете?
— Вместе.
Едва ль юная дю Казотт что-либо слыхала о противоречьях между католичеством и православием. Объяснять же времени явственно недостовало. Нелли подобрала юбки, преклоняя колена в сторону Востока. Диана и Параша последовали ее примеру.
— Ave, Maria, gratia plena, Dominus tecum. Benedicta tu in mulieribus et benedictus fructus ventris tui Jesus. Sancta Maria, Mater Dei, ora pro nobis peccatoribus nunc et in hora mortis nostrae.
— Богородице Дево, радуйся, благодатная Марие, Господь с Тобою. Благословенна ты в женах и благословен плод чрева Твоего, яко Спаса родила еси душ наших.
ГЛАВА XI
И подтвержденьем того, что смертный час уж пришел, раздался скрежет ключа, провернувшегося в скважине, едва Нелли о смертном часе помянула.
— Бывшая дворянка Казотт, выходи!
— Была б я бывшей дворянкой, вы бы не меня убивали! — Легко поднимаясь, усмехнулась Диана.
— Мы не признаем всех этих ваших титулов, — сердито буркнул синий солдат.
— Да мне-то какое дело до ваших признаний? — Диана вновь была весела и ребячлива. — Подожди за дверью между тем, дай мне прочесть молитву!
— Опять предрассудки, — проворчал синий, но, однако ж, прикрыл тяжелую дверь снаружи.
— Вот и славно, что с молитвами мы уж успели! — Улыбка Дианы походила на порхающую розовую бабочку. — Есть и другое дело. Но прежде благодарю Вас, Элен, Вы сказали живительные слова. Лучше в гроб, чем в смертный грех!
— То не мои слова, — с трудом произнесла Нелли. Выходит, то еще не их смертный час, но смертный час одной Дианы.
— Но чьи же?
— Мне неведомо.
— Неважно. В них правда. Щастье, что они не унесли по утреннему часу огня!
Диана с силою выдернула из ржавого гнезда догорающий факел.
— Не опасайтесь, Элен, уж я-то не безумна! — С отчаянной веселостью воскликнула девушка, поймав недоумение во взгляде Елены. — Подержите-ка огонь пониже!
Елена наклонила факел, продолжая недоумевать, между тем, как руки Дианы ловко выбирали из волос немногие сохранившиеся шпильки. Встряхнув полностью освобожденной головою, девушка поймала волоса в кулак и закрутила жгутом.
— Ох, батюшки мои! — Параша зажала рот ладонью.
Треск и душный запах гари уже заполонили камеру: заведя над факелом сжавший косы кулак, Диана уподобилась на мгновение комете с огненным хвостом. Впрочем, почти сразу же она принялась сбивать ладонями пламя на голове.
Обгоревший с одного конца платиновый клок валялся теперь на полу.
— Даже рук не обожгла! — Диана походила теперь на мальчика. Волоса обгорели неровно, несколько длинных прядей уцелело. — Элен, не хочу ничего говорить, только советую и вам обеим последовать моему примеру. У ней волоса соломенные, Ваши — золотые.
— Чего тут жечь надумали? — Синий просунулся в дверь, морщась и чихая. — Пора на выход!
— Прощайте!
— Храни Вас Пресвятая Дева, милая Диана! — Воскликнула Нелли, заключая девушку в объятия.
— Нет, пожелайте, чтобы мне поскорей увидать Пресвятую! В этой жизни меня уже не надобно хранить! А хранит она пусть вас, Элен, Поросковиа, а вить я не вижу еще смерти в ваших лицах! Побоюсь сказать наверное, но… Нет, не знаю! Послушайтесь с волосами, в хорошем случае отрастут наново!
Торопливо, словно спеша ехать с визитами дальше, девушка расцеловала подруг: ножки ее легко простукали по лестнице, колыханье стареньких юбок донесло запах сушеной лаванды. Дверь захлопнулась, вновь проскрежетал ключ.
Некоторое время Нелли и Параша молчали, избегая взглядов друг друга.
Ну нет, не в таком они месте, чтобы плакать! Елена в металась по темнице в тщетном стремлении занять себя, но не находя дела.
— А все ж таки не дают мне покою окошки в соседний зал, — заговорила она наконец. — Ну как не
