— А, с Филипповым-то сынком! Враги кровные, ясное дело! — Катя сидела на полу, как, впрочем, и Нелли с Парашею, ибо в жилище Мадлон имелся только один тяжелый табурет в углу. От этого сиденья ли на полу, от того ли, что вновь было их три, Нелли показалось, что детские времена воротились.
— Не кровные, Катька, не кровные, но враги. Хуже кровных по-своему. Отчего сразу не убили, загадка. Думала было, что со свекром-батюшкой хотят на чем-то торговаться, да нет, убили господина де Роскофа. Всю голову я поломала, Катька! Покуда вить не пойму, зачем им мальчик, не пойму и другого — где он.
— Вот оно как… Погоди! По вашему мне до завтра болтать, — Катя, обернувшись к хозяйке, разразилась быстрою тирадой на каком-то глуховатом и гортанном наречии, чем-то напомнившем Нелли язык утукков. Неужто это теперь и есть ее родное? Ох, Катька, Катька! И сын у ней главней мужа выходит, и еще, поди, незнамо что.
— Хорошо, угадать тебе, допустим, надобно. — Катя уже обменялась меж тем с Мадлон несколькими непонятными скороговорками. — Только не непременно ж сидеть сложа руки, еще вить и ноги у человека есть кроме головы.
— Ну и что ж мне с пустой головой ногами делать? — ехидно осведомилась Нелли.
— Идти, — усмехнулась Катя. — Мадлон, вишь, дело говорит. Надобно идти к тому, кто твоих врагов лучше знает, чем ты. Авось он и подскажет.
— Да только кто ж таков человек? — спросила Нелли, понимая, впрочем, что кого-то ввиду наверное имели.
— Беги из кровавого города, златовласое дитя, — Мадлон опустилась на колени, и крепко обхватив ладонями голову Елены, заглянула ей в глаза. Черные ее очи были моложе грубоватого лица, но немолоды были морщинистые веки. Взгляд цыганки втягивал, словно опасная речная воронка. — Беги к бурым скалам, там хорошо на ветру. Беги в край жестокий, но не злой. Беги туда, где совы кричат днем. Там есть человек, его зовут Белый Лис. И мужики и дворяне подчиняются ему, а синие его ненавидят. Еще бы, он видит их на три аршина под землей. Если кто и может подсказать тебе, зачем ребенка украли вместо того, чтоб убить, так это он.
— К бурым скалам? Куда же это, по какой дороге? — спросила Нелли тихо.
— Пробирайтесь на Лизьё, только пешком, с лошадьми опасней, — цыганка, выпустив Нелли, поднялась. — Не доходя вас встретит человек, Кандилехо будет знать место. Цыганам мало дела, кто сидит на троне, только чинить нам зло себе дороже. Тот человек проведет вас к Белому Лису.
— Может статься, с лошадьми и опасней, — с горечью заметила Нелли. — Только вить, Парашка, Катька, нам их и взять не на что! Бумаги мои остались у злодеев. Даже кошелек отняли тюремщики. Доберемся, куда денемся, лето, но трудно будет.
— Э, не так все худо! Немного денег по дороге найдем, — Катя тряхнула кудрями. — Мадлон, ты б ей погадала, хоть на гуще кофейной, мне не с руки подруге гадать. А надо бы знать между тем про мальчонку, да какие беды грозят.
— Даже не проси! — убежденно воскликнула старая цыганка. — Другой раз бы погадала ей, да только сейчас никак нельзя. Есть сила, что даже подступаться-то к ней запрещает. И против этой силы идти — вовсе надо не голову на плечах иметь, а пивной котел.
Приятно было б и самой знать, что тебя защищает, подумалось Елене. Кто-то говорит «не умру, но убью», должно быть о том и речь. Ну да, о чем же еще? Но чья сие сила?
— Вот неладная, кого в старом башмаке несет? — Мадлон озабоченно поднялась: в дверной молоток стучал по дереву словно огромный дятел.
Подруги переглянулись, перебрасывая друг дружке досадную мысль, что чаще всего так стучат не гости.
— Тетка Мадлон, а, тетка Мадлон!!
Голос, к немалому облегчению всех, был невзрослый, девичий, хотя и по-уличному грубый.
— Иветта, ты что ли, глупая девчонка? — громко отозвалась Мадлон, даже не выходя в переднюю. — Чего молотишь, как черти горох? Не могу я тебе открыть, гости у меня.
— А солдат не позовет? — шепотом спросила Нелли. — Дети здесь доносят.
— Я часто не отпираю, — ответила Мадлон так же тихо. — Богатых женщин я пользую от бесплодия и других хворей. Кому охота, чтоб увидали? Все знают.
— Ой, тетка Мадлон, до болезней ли теперь?! — Юный голос захлебывался от возбуждения. — Такое случилось на улице Кордельеров, такое!! Просто страшная беда!! Такое горе, такое! Я уж полквартала обежала, надобно все бросать да скорей туда, нето все пропустим! Ужас, беда, кошмар!
— Да говори ты толком!
— Я и говорю, беда! Друга Народа убили! Насмерть! Ножом!! Вот злодеяние-то, а?! Тетка Мадлон, недосуг, либо ты идешь, либо уж я дальше бегу!
— Кто ж этот молодец, поймали его? — Мадлон вышла-таки в прихожую, судя по стуку, отворила верхнюю половину двери. Голос стал еще громче. Нелли, Параша и Катя прислушивались, затаивши дыхание.
— Не молодец, не молодец, девушка! Ее и не ловили, она не убегала даже! Девушка из бывших! Вот злодейка, а? В белом платьи! Вошла к Другу Народа, как он ванну принимал, очень уж лишаем мучился, бедняжка! Попросилась пустить, будто по делу, а сама пырь ножиком, да прямо в грудь! И так, Пьеро наш сказывал, чисто стукнула, что бедняжка только успел с перепугу служанку на помощь позвать, ну прачку, с которой жил! Та вбежала с табуреткою в руках, а уж он, защитник наш, лежит мертвый весь в кровавой воде!
Елена затрепетала, раздираемая восхищением и скорбью. Какая-то девушка, верно похожая на Диану дю Казотт, своими руками воротила в ад самое кошмарное из его порождений, Марата, еще более кровожадного, чем Робеспьер! Что же с нею будет теперь? Даже не пыталась бежать, принесла себя в жертву! Господи, не оставь ее теперь!
Выпалив последнюю тираду, невидимая девчонка, не прощаясь, припустила прочь, о чем сообщил стук грубых башмаков.
Мадлон, с сумрачным лицом, воротилась в комнату.
— Слышали, красавицы мои? Худо дело, надобно вам спешить.
— Ай, молодец девица! — не удержалась Катя. — Не соскучишься с вами, с голубой кровью! Верно тож вроде тебя, от дождевого червяка либо клопа — хлоп в обморок, а понадобиться негодяя прирезать, об один удар управитесь! Ну, чисто! А кто сей таков был, а, что служанку против девушки на помощь звал?
— После расскажу про всех людоедов здешних, по дороге. Мадлон, отчего ты говоришь, что спешить придется?
— А то, нет? Могут и заставы перекрыть. Хорошо, коли девица-то парижанка, а коли приехала откуда, так по той дороге лучше не пробираться! Ну да ладно, вам на Нормандию течь, уж слишком должно не подфартить, коли она прямиком из тех краев! Хотела я хлеба вам выменять в путь, да уж теперь не стоит и некогда. Денег Кандилехо в дороге достанет, только они и не надобны покуда, в харчевни заходить даже не вздумайте! Сыру кусок дам, высох он, как подметка, ну да ладно, отломила чуток и в рот, есть не садитесь, спите только когда уж ноги дальше не несут!
— Нам не хотелось бы лишать тебя последних крох, в Париже голодно! — Нелли смутилась, не имея чем отдариться либо заплатить. — Я уж говорила, что теперь лето, в деревне оно милосерднее, чем в городе! Щавелю погрызем по дороге, ягод каких…
— Полно вздор молоть, далеко на ягодах не убежишь! — Мадлон уж заворачивала в тряпицу изрядный кусок, с треть круга. — Даже темноты ждать незачем, теперь на улицах толпы да сумятица, но так будет недолго. Сил бы набраться после сна-то неподвижного, да ладно уж, дело молодое. Кандилехо, вот сыр, вот фляжка с водой да вином, собирайтесь в путь, милые, я выведу к заставе.
У Елены кружилась голова, но она умолчала, чего уж, цыганка права.
Тяжелая дверь выпустила их наружу. Улицы под высокими, в два-три жилья черными крышами, гудели словно в праздник, гудели, словно улей пчел, через который с трудом находили себе путь беглянки.
— А хоронить Друга Народа станут ночью, при свете факелов!
— Ночью-то почему?
