Не слишком к тому снисходя, Ларошжаклен с Ан Анку повлекли куда-то пленного.
Нелли осталась одна в обаятельно озаренном рассветными лучами уголке старого замка, примыкавшем одной стороною к службам. Это был вовсе небольшой внутренний садик, с выходящей на него галерейкою. Несколько кустов полуодичавших роз не слишком сочетались с какой-то разновидностью хвойных деревцев, превращенных неумелыми ножницами в два шара и две пирамидки. Верно не слишком- то богато жили владельцы замка Керуэз. Нелли присела на одну из двух расположенных визави каменных скамей, громоздких и неуклюжих свидетелей давних дней, больше похожих на надгробия.
Никто, строго говоря, не держал Нелли в сем уютном садике, да и небрежный наряд, еще допустимый под покровом ночи, средь бела дня имело смысл поскорее привести в порядок. Однако ж как раз дневной свет и удерживал Нелли в укромном уголке, играя с нею странную шутку. То, что мнилось в темноте столь простым и правильным, теперь предстало сущей нелепостью. Или так вышло просто потому, что столь сильно рассердился свекор? Кстати, непонятно, с чего, сам же признал, что она в своем праве. А все ж таки неприятно все сие получилось, неприятно и глупо.
Ну да делать нечего, а уж прятаться в уголке и вовсе недостойно. Ну так и будет с нее!
Первой ей попалась навстречу Параша, еще издали укоризненно всплеснувшая руками.
— Да не спеши ты браниться, — опередила подругу Нелли. — Лучше объясни, из чего вышел переполох? Батюшка со мною даже разговаривать не стал.
— Как это из чего? — возмутилась та. — Я ж всех и подняла зря, а чего прикажешь делать? Хотела к тебе зайти под утро, платье уж давно почистить пора, а тут, благо, и утюг на кухне нашелся. А дверь-то изнутри на задвижке. Что делать, будить тебя жаль, а другого времени нету: раненый-то только уснул. Вспомнила, что окно до земли низко. Через подоконник влезла, гляжу — тебя нету! Ну и куда тебе ночью было через окно из запертой-то горницы отлучаться? Да вещи все раскиданы. Отец-то Модест первым так и порешил, что беспременно тебя санкюлоты окаянные украли.
— И отец Модест про эту ерунду знает? — голос Нелли упал.
— Так все знают, — все еще в сердцах ответила Параша. — Барин Росков всех по тревоге-то поднял, все ни свет ни заря на ногах. Только сейчас отбой дали. Ходи вот теперь в неглаженом, мне уж теперь недосуг.
Выходило вовсе скверно. И весь-то шум из того, что надобно было по уму отодвинуть запор! А еще б лучше хоть кого упредить… Нелли стянула через голову не дождавшееся чистки платье, которое сидело без корсета мешок-мешком. Одно хорошо, для Анри и лучше почаще видеть ее эдакой чумичкою.
— Пленного-то хоть сумели ухватить? — судя по вопросу Параши, господин де Роскоф уже ввел ее в курс событий минувшей ночи.
— А то нет! — не удержалась похвалиться Нелли, хоть и понимала, что разыгрывает в своем лице муху, повествующую в басне, как она пахала вместе с быком.
— И то ладно, — заметила Параша уже миролюбивее. — Волоса-то выпусти, небось воронье гнездо под чепцом.
«Не так-то просто идти рядом со святым».
Руки Нелли замерли, коснувшись лент чепца. Слова монаха Жоффруа из ее сновидения! Уж коли монаху, праведному и немирскому человеку, трудно было исповедовать короля Людовика, что ж дивиться тому, что грезы о нем смутили ее — сумасбродную и грешную Елену Роскову? Нет, не душа ее, словно до сих пор озаренная странным волшебным светом, смущена, но потревожено бренное одеяние этой души — человеческий ее нрав. Отсюда и не нужные вовсе никому приключения минувшей ночи. Не странно и то, что вовсе не торопится она рассказывать о своем сне подругам, от коих сроду не имела тайн. Она расскажет, но после, когда придет в согласие сама с собою.
— Эй, не слышишь, что ль?
— Ты что-то сказала?
— Ничего не сказала, мух ртом стою ловлю! К раненому мне, говорю, надо, разберешься без меня? Тут вон сухари, а вода для питья только холодная, огня-то за суматохой не разводили еще с утра.
— А как он, господин де Лекур-то, Парашка?
— Да слава Богу, скоро здоровей нас будет. Ну все, я бегу.
Но в одиночестве Нелли не суждено было пребывать долго. Едва она, распустив волоса, взялась за деревянный гребень, где-то теперь серебряная удобная щетка, оставшаяся с прочими вещами в Парижской гостинице, как ударила дверь. Стуком себя не обременила само собою, Катя.
— Ну что, давно не видала, как у злодеев душеньку-живу потрошат? — вместе приветствия спросила она. Ланиты молодой цыганки полыхали румянцем.
— Сама знаешь, с Белой Крепости, — отозвалась Нелли. — Что, языка нашего допрашивать собрались?
— Оно самое. Пойдешь?
— А меня там никто из невыспавшихся лупить не вознамерился?
— Не до того, — хмыкнула Катя, поняв, что за шуткою Нелли прячет неловкость. — Сама видишь, застряли мы, как на карте Тарока: нога на суше, нога на воде. Нето осадят нас, нето как.
— Ладно, тогда идем! Причешусь только, — Елена больно рванула волоса гребнем. Она и сама не знала, охота ли ей глядеть на допрос. То, что проделывал с помощью китайских зеркал десять лет назад Нифонт, в одно время и отталкивало и увлекало.
Народу в верхнем зале донжона собралось не так и много: двое шуанов из крестьян, коих Нелли еще не запомнила по именам (оба, словно и не сторожили пленника, преспокойно перебирали свои четки — только у того, что моложе четки были деревянными, а у старшего из белых стекляшек), были Анри де Ларошжаклен, Ан Анку, да юный норманн Жан де Сентвиль. Господина де Роскофа еще не было, а отец Модест вошел следом за Катей и Нелли.
— Доброе утро, отче, — Нелли нарочно столкнулась с екзорсистом глазами, ожидая заслуженного попрека.
— Хотел бы я знать, что с тобой такое творится, маленькая Нелли? — негромко произнес отец Модест.
— Что ж со мною может твориться? — вопросом ответила Нелли.
— Кабы я не знал тебя так, как знаю… — отец Модест испытующе вглядывался в ее лицо.
— Так Вы, поди, знаете, что я уж не дактиломантка? — Странно, но ей только что пришло в голову, что со времен последней встречи в ней проистекла столь основательная перемена.
— Знаю, — отец Модест улыбнулся. — Только уж в том не вини мою проницательность.
— Но Вы ж угадали, и угадали верно.
— Я не гадал вовсе. О том ко мне давно уж писал Филипп.
— Я полагала, что вы сноситесь иногда, только не знала, сколь часто.
— Когда случалось чаще, когда реже, — неопределенно ответил отец Модест. — В добрый час, Нелли, я не пытаю тебя. Думаю, ты скоро сама мне все поведаешь.
— Когда пойму, — Нелли стиснула руки. Стыдно и как-то глупо признаваться в том, что тебя-де, мол, для чего-то выбрал святой король. Получше, что ли, не мог сыскать? Между тем кому, как ни отцу Модесту о том и надобно поведать. Нет, язык не поворачивается.
Пленник беспокойно озирался по сторонам. Лицо его уж перестало быть багрово, но где ж все-таки встречалося оно ей ране?
— На дорогах военных немало перекрестков, — в залу ступил господин де Роскоф. — Вот мы и повстречалися вновь, молодой человек, хоть и дал бы я немало, чтоб сей встречи не случилось. Слишком уж горестно зреть, сколь быстрые перемены успели случиться в столь недолгий срок.
Теперь и Нелли вспомнила: сей санкюлот был парламентером от синих в день, когда она составила знакомство со своим свекром. Вне сомнения, он!
Молодой синий офицер кинул исподлобья взгляд на вошедшего. Видно было, что он-то признал господина де Роскофа тут же.
— Жалею, что в тот раз приманка не сработала, — дерзко проговорил он.
— А ты вить знал, поди, что меня обманывают, — усмехнулся господин де Роскоф.
— Да, знал, что сопляк уж не в наших руках, а незнамо где! — продолжал хорохориться синий.
— Вот, Монсеньор, что снял я с тела его сотоварища, — Ан Анку протянул господину де Роскофу
